Станислав Зверев.

«Репетиция революции. Информационный террор 1902-1906».

Екатерина Брешко-Брешковская в эмигрантских мемуарах заметила полное совпадение мест распространения партийной пропаганды среди крестьян с беспорядками в народе начала ХХ века. Основываясь на своём опыте, она прямо заявила: «те места, где велась пропаганда, внесли свой вклад в революцию, а где такая работа не велась, ничего не происходило» [Е.К. Брешко-Брешковская «Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873-1920». М.: Центрполиграф, 2006, с.121].

Марк Вишняк, отвергая обвинения со стороны иностранных историков своей партии в доктринёрстве, указывал: «Достаточно восстановить даты: крестьянское движение возникло в половине апреля 1902 г., а за два месяца до того эс-эровская «Революционная России» в №4 уже сообщала о выпуске сборника «Крестьянское Дело» и из номера в номер после этого печатала обзоры – «Что делается в крестьянстве»» [«Новый журнал», Нью-Йорк, 1958, №54, с.205].

Стоит ли говорить, что либеральная и советская историография, объясняя происхождение революции, делала упор совсем не на этом, а на многие десятилетия “системного кризиса” Самодержавного строя, который, получалось, все эти годы спивался и спивался, т.е. переставал справляться с требованиями времени, торчал в горле народных нужд, и только мессианские демократические реформы могли его спасти.

Безусловно, советская историография отдавала должное информационной войне, разрабатывая роль партий в организации революционных выступлений, но основной упор тут делался на авангардизме партий, главным образом большевиков – самых передовых людей, которые шли во главе времени, основных социальных тенденций. Тут мы встречаем типичный пример подгонки под заведомо известный ответ (факт революции) логических рассуждений и политэкономических закономерностей. Эта подтасовка под заранее заданный результат, будь то свержение Императора Николая II, поражение Белого Движения или победа 1945 года, делала лженаучными все основные выводы советской историографии.

Самая известная формула – верхи не могут, а низы не хотят. Прекраснодушный силлогизм. В идеале, точка перелома должна происходить, когда верхи максимально не способны, а низы более всего не хотят. Методика определений этих возможностей и желаний настолько произвольна, что словесной эквилибристикой всегда можно скрыть то, что линии революционной теории и график реальности не совпадают.

Самый тяжёлый год Российской Империи в Великой войне – 1915 г. Проблемы со снабжением Армии, неудачи главнокомандования В. К. Николая Николаевича, отступление. А революции нет. Продовольственное снабжение в Германии уже в 1915 г. было много-много более тяжким, чем России в феврале 1917 г. А революция происходит не в 1915 г. и не в Германии.

Т.е., каковы бы ни были обстоятельства вокруг революции, поражения или победы, “наука” всегда задним числом подставит её обусловленность и неизбежность. Не выясняя, что главное, а что второстепенное, “наука” будет доказывать: вот, второстепенное существует, оно большое и страшное.

Итак, само по себе то, что в Российской Империи велась информационная война против Самодержавия, общеизвестно, и не нуждается в доказательствах. Существенно будет выяснить её действительную роль, а именно: насколько эта война являлась дезинформационной, то есть лживой, насколько это понимали сами те, кто её вёл, и какие именно она имела последствия, сравнительно с другими тенденциями.

Генеральный авторитет монархической историографии по Царствованию Николая II, С.С. Ольденбург обращает внимание, что крестьянские беспорядки в Полтавской губернии совпали по времени с убийством министра Д.С. Сипягина. Далее он отмечает, что, грабя имения, толпа кричала: «берите, вы должны сделать как в книгах написано». Историк признаёт наличное малоземелье, однако упор сделан такой: «беспорядки, вспыхнувшие в четырёх уездах с малороссийским населением, были вызваны умелой пропагандой, нашедшей благодарную почву в особых местных условиях» [Ольденбург С.С. Царствование Николая ΙΙ. М.: АСТ, 2003, с.194-195].

Обратившись к монографии по данной теме, вышедшей в СССР, мы тут же встретим совершенно иной “научный” подход вышеописанного советского типа с помешательством на “кризисе” политики: «крестьянское восстание 1902 г. наглядно продемонстрировало недостаточность одних только правовых мер для предотвращения революционного движения». Однако, оперируя документами МВД, М.С. Симонова сообщает, что в министерстве наибольшее распространение получило мнение Департамента Полиции, который выяснил, что «основной причиной» беспорядков была «революционная пропаганда». Полученные новым министром В.К. Плеве донесения от А.К. Бельгарда, С.С. Манухина, А.А. Лопухина, А.В. Герасимова, сходились в признании решающего значения революционной пропаганды, который только воспользовался малоземельем. А.В. Герасимов предусмотрительно предупреждал: революционеры точно так используют неурожай, эпидемию, войну – что угодно [М.С. Симонова «Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции» М.: Наука, 1987, с.80-81].

На практике мы увидим именно это: вовсе не кризисы, крахи и провалы всевозможных политик Самодержавия приводили к выступлениям против существующего строя, а манипулятивные методики информационного террора, всегда шедшего рука об руку с террором вооружённым.

Вопреки советским подтасовкам, выставлявшим революционные события вещественным доказательством произвольных кризисных теорий, общая картина в Российской Империи была благоприятной. Статистические подсчёты говорят о «росте сельскохозяйственного производства в расчёте на душу населения на протяжении двух десятилетий, предшествовавших 1905 г. С 1883 г. по 1901 г. оно росло на 2,55% ежегодно – этот уровень вдвое превосходил уровень прироста населения (1,3%)». Прямые налоги в 1901 г. составляли 6% доходов крестьянского хозяйства Реальный средний подённый заработок наёмных с/х рабочих, по данным Струмилина, с 1885 по 1905 г. вырос на 14% (сверх инфляции) Следовательно, невозможно говорить о системном экономическом кризисе и возрастании революционной ситуации и социальной напряжённости [Пол Грегори «Экономический рост Российской империи (конец XIX - начало XX в.): Новые подсчёты и оценки» М.: РОССПЭН, 2003, с.34-37].

Зарубежные историки, даже используя такие данные, не способны выйти из плена антимонархической легенды и повторяют атрибуты агитации начала ХХ века об ошибках неспособного управлять Царя и излишней бюрократичности Империи. На самом деле одним из главных достоинств Самодержавия являлось создание подготовленного к правлению Государя и в разы меньший, чем у тогдашних и теперешних демократий, чиновничий аппарат.

Легенда о системном кризисе, тем самым, заслоняла частными неприятностями общую картину. Живой, бурно развивающийся организм нации имел свои болезни роста, не имеющие ничего общего с теперешними предсмертными хворами пустых деревень, брошенных полей и предприятий в РФ.

Как советская историография выставляла болезни роста за чудовищный кризис, так и тогдашнее революционное движение, ведя информационное завоевание России, выстраивало представление о выгодной ей альтернативной реальности.

И.Л. Солоневич так вспоминал о прослушанной им в 1908 г. лекции петербургского профессора о земельном вопросе: «теперь, много лет спустя, я знаю совершенно твёрдо, документально, бесспорно, абсолютно, что профессор врал. Я не хочу сказать: ошибался, увлекался, “тенденциозно освещал факты” и прочее в этом роде. Нет, он просто врал. Врал сознательно и обдуманно, для вящей славы той революции, от которой он сам же сбежал лет двенадцать спустя» [И.Л. Солоневич «Мировая революция» М.: Москва, 2006, с.200].

Враньё профессоров заключалось в необходимости передачи дворянских земель крестьянам. В этом вся земельная программа партий к.-д., с.-р., с.-д. Все антимонархические партии спекулировали на земле, обманывая крестьян, будто только они могут и хотят их осчастливить.

Монархисты добросовестно разоблачали сознательную ложь таких профессоров и партийных деятелей. Этими разоблачениями полны блестящие думские речи Николая Маркова, который доказывал, что простое присвоение дворянских земель ничего не даёт, решение в повышении урожайности [Н.Е. Марков «Думские речи. Войны тёмных сил» М.: Институт русской цивилизации, 2011, с.75]

За это черносотенцев звали крепостниками, такие характеристики В.И. Ленина определяли терминологию советской историографии, вновь изымая из неё зерно науки. Г. Дума на протяжении речей Н.Е. Маркова постоянно смеялась над ним. Зато профессоров, которых громил Н.Е. Марков, слушали почтительно, а их легенду о партиях, погибающих за великое дело любви, и монархистах, путающихся у них под ногами, всеми силами распространяли. Те, кто профессоров слушал, могли верить им искренне из уважения к учёному званию. Но сами профессора врали сознательно.

Конечно, мало кто был так откровенен, как честнейший Феликс Эдмундович в письме к возлюбленной: «Я врал, и очень врал, потому что я не мог из-за агит. целей очень часто говорить правды, а сказать что-нибудь был должен из практических целей» [Ф.Э. Дзержинский «Я вас люблю…» М.: Кучково поле, 2007, с.166].

В таких частных бумагах мы найдём революционное нутро, узнаем, кто она, революция, как она побеждает. В 1903 г. на съезде конституционных борцов с Самодержавием в Швейцарии Пётр Долгоруков на докладе о своей партии за минувший год, утверждал, что причиной крестьянских бунтов в России является не малоземелье, поскольку в Германии и Финляндии малоземелье ещё большее, а бунтов нет. Причиной же бунтов он зовёт полицейский режим, темноту и бесправие народа [«Либеральное движение в России. 1902 – 1905» М.: РОССПЭН, 2001, с.35].

В действительности конституционная партия всегда знала, что правы монархисты, Марков, а не Шингарёв. Но для информационной войны с Самодержавием их земельная программа была необходима. И Пётр Долгоруков был и остался в партии к.-д. – партии профессоров, а не в Союзе Русского Народа.

Бунтов не было в других местах, потому что в Финляндии их никто не подстраивал. Крестьяне в Полтавской губернии решились на грабёж только после того, как получили на это санкцию от самого Царя: об этом узнал от крестьян управляющий имением Старые Володаги. Подавитель грабежа, харьковский губернатор Оболенский специально собирал крестьян и произносил разъяснительные речи: «крестьяне поверили преступной, безответственной пропаганде революционных элементов и этим были введены в заблуждение». По этой же причине, большинство крестьян не привлекали к уголовной ответственности.

Князь А.Д. Голицын бывший сословным представителем в коллегии Судебной Палаты в ходе разбирательства над произошедшими беспорядками и грабежами, передаёт следующее: «из свидетельских показаний и рассказов обвиняемых выяснилось, что крестьяне поднявшихся деревень были подвигнуты на инкриминируемые преступные действия злостной пропагандой неизвестных им лиц, которые появлялись на этих сходках и поощряли эти действия». Когда судья спросил, почему крестьяне решили, что неизвестные лица являются представителями Царя, они рассказали, что среди них был даже самоназваный брат Царя в военной форме, с орденами [А.Д. Голицын «Воспоминания» М.: Русский путь, 2008, с.158-163].

Проводивший расследование чиновник Сената Г. Коваленский в «Записке о причинах» этих беспорядков сообщает, что крестьяне воспринимают агитаторов-студентов за лиц, выражающих волю Царя, «под влиянием пропаганды», приспособленной к их монархическому мировоззрению. В аналитической записке отмечено также попадание в среду крестьян пропаганды, проводимой среди рабочих в городе, при их возвращении в деревню. В.И. Ленин уже в 1901 г. ставил «задачу – внести классовую борьбу в деревню» [Б.Г. Литвак «О периодизации крестьянского движения в России» // «Вопросы истории», 1986, №3, с.76].

Внесением этой борьбы активно занимались большевики, намеренно разжигая Гражданскую войну в 1918 г. Повторное внесение борьбы в коллективизацию привело к новым миллионным жертвам, каких требовала лженаука социализма, ибо классовая борьба не может происходить без жертв.

С научной стороны отлично объяснил происхождения революции Лев Тихомиров: «революционное движение есть не причина, а только признак зла,  от которого страдает современная [1888-1895] Россия. Зло это – недостаток серьёзно выработанных умов в образованном классе, вследствие чего вся умственная работа этого класса отличается очень невысоким качеством. Клеймо недостатков, которые создаются полуобразованием (зло полуобразования заключается не в малом количестве сведений (у крестьянина их ещё меньше), а в манере их усваивать слегка и с чужих слов, в привычке удовлетворяться полузнанием и т.д., вообще плохой дисциплине ума), лежит нередко на работе самых выдающих талантов наших» [Л.А. Тихомиров «Критика демократии» М.: Москва, 1997].

Это об интеллигенции, включая профессоров, охарактеризованных Солоневичем. Процесс просвещения и хождения в народ, таким образом, выражался в некритическом восприятии и распространении благостного профессорского вранья, и в сознательных информационных махинациях революционных партий.

Согласно воспоминаниям С.Н. Кривенко, Иван Тургенев рассказывал о силе внушения поддельных приказов среди крестьян: «я иногда боюсь, что какой-нибудь шутник возьмёт и пришлёт в деревню приказ: «Повесить помещика Ивана Тургенева». И достаточно, и поверьте, придут и исполнят. Придут целою толпою, старики во главе, принесут верёвку и скажут: «Ну, милый ты наш, жалко нам тебя, то есть вот как жалко, потому ты хороший барин, а ничего не поделаешь, — приказ такой пришел»» [«И.С. Тургенев в воспоминаниях современников» М.: Художественная литература, 1983, Т.1, с.422].

Опасностью монархического мировоззрения, указывал Иван Ильин, является особенно сильная склонность доверять властям. Однако она становится опасной только в случае нарушения профессиональных и нравственных монархических принципов на любом уровне самодержавной системы. Революционеры производили такую подмену, расшатывая обоюдное доверие между Монархом, дворянством и крестьянством.

П.А. Столыпин, как передал его собеседник, ставил «во главе погромщиков в Саратовской губернии» «сельских учителей», проникнутых сознанием «анархических или революционных бредней» вместо «патриотического долга» [Партия «Союз 17 октября» М.: РОССПЭН, 2000, Т.2, с.408-409].

В Архангельской губернии «начало массовому крестьянскому движению в ноябре 1905 г. положило совещание деревенских представителей в Шенкурске, которое должно было обсудить наказ депутату от губернии в Государственную Думу. Неожиданно [!] под влиянием речей депутатов от сельской интеллигенции [тех же учителей] совещание приняло радикальный оборот» [Л.Г. Новикова «Провинциальная “контрреволюция”. Белое движение и Гражданская война на русском Севере» М.: НЛО, 2012, с.35].

Тамбовский губернатор так сообщал о подавлении агарных беспорядков после Манифеста 17 октября: «После доброго боя Гавриил Николаевич [Луженовский] захватил главного агитатора – легендарного генерала в лентах со штабом и полевым бунтарским казначейством и ещё трёх важных агитаторов, вероятно, в чине не ниже полковника». Эти самозванцы поднимали восстания именем Царя [«Воинство Святого Георгия» СПб.: Царское Дело, 2006, с.280].

В июле 1906 г. Василий Розанов написал специальную статью про бунты: «Вернёмся к крестьянскому движению. У храбрецов, возбуждающих или, точнее, подбивающих к нему, только одна ссылка, одна заманка: «в народ не будут стрелять»; «народ – братья»». Доказывая моральное право солдат на подавление бунтов всех родов, писатель замечает: не братья солдатам те, кто «жгут русское добро, русское богатство, русский хлеб», – не помещичье только, а национальное достояние. «Такие чёрные вороны суть уже не дети русской земли, а антихристы русской земли, как убийца родного отца есть уже вовсе не сынок, а Каин и хуже Каина» [В.В. Розанов «Русская государственность и общество» М.: Республика, 2003, с.111-112].

Активист еврейской революционной партии Поалей Цион, занимавшийся распространением оружия, по всему предшествующему личному и общему опыту пишет, как именно возможно устраивать какие-то революционные акции с привлечением населения: «Всякий человек, который прошёл несколько дальше азбуки организационного дела, знает, что посылать в массу одни воззвания, как бы горячи и убедительны они ни были, это дело совершенно праздное. Воззвания только тогда действительны, когда вслед за ними в массу высылается достаточное количество агентов, которые научили бы практически, как и что делать» [«Одесский погром и самооборона» Париж, 1906, с.50].

Народные движения в России никогда не были антимонархическими. То же самое наблюдают в истории Англии, в которой революционные движения не являлись народными, а народные – революционными. Массовые протестные движения в Британии были направлены против иностранцев, католиков и врагов короны [М. Саркисянц «Английские корни немецкого фашизма» СПб.: Академический проект, 2003, с.83, 95-96].

Как показала дискуссия вокруг вышедшей в 1904 г. с предисловием П. Аксельрода анонимной брошюры «Рабочие и интеллигенты в наших организациях», все существующие тогда революционные партии, признавали существование «архи-интеллигентских особенностей» – «взгляда на рабочих, как на сторонний элемент, долженствующий вечно быть пасомым революционной интеллигенцией». Меньшевики, оппонируя В.И. Ленину, требовали отрешиться от  такого взгляда, тем самым доказывая, что он продолжает царить. Меньшевики тогда едва только поставили задачу «превратить нашу партию из преимущественно интеллигентской в преимущественно пролетарскую». Т.е. РСДРП только звалась рабочей партией, а в действительности она была РСДИП, «партией революционной интеллигенции». Согласно с этим, Петербургский комитет партии эсеров после 9 января 1905 г. объявлял: «рабочая масса» «имеет в своих рядах очень мало сознательных социал-демократов, социал-революционеров».

Касательно же того, как обстояло с подыманием на восстание крестьян народниками-эсерами, в «Освобождении» за 1905 г. П.Б. Струве приводил отрывок «из частного письма одного из почтеннейших либеральных земских деятелей России: «В селах ведётся усиленная пропаганда идеи, что только от прежнего режима (т.е. самодержавия) крестьяне получат и землю и всякие блага, а «паны», добивающиеся новых порядков (т.е. конституции), желают только своей выгоды и намерены снова закрепостить народ. «Друзья народа», ведущие эту пропаганду в нашей местности, указывают на меня, как на опасного крепостника» » [«Наши противники. Меньшевики, социалисты-революционеры и либералы в 1905-1906 г.» Изд-во ком. ун-та им. Я.М. Свердлова, 1928, Т.2, с.15, 16, 22, 122, 253].

Речь шла о той же стародавней народнической тактике обмана и самозванства, повсюду приводившей к т.н. «аграрной революции».

Бесчисленные примеры доказывают безусловную правоту авторов сборника «Вехи» (1909): «весь идейный багаж, всё духовное оборудование вместе с передовыми борцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами, дан революции интеллигенцией» (С.Н. Булгаков). В ответ появились попытки вывести из-под удара интеллигенцию объявлением революции народной. Далёкий от механики революции, известной подпольщикам, к.-д. Н.А. Гредескул приводит, как курьёзный, пример, когда один малороссийский сельский сход отправил в город просьбу «пришлите нам студента, або якого-нибудь жидка. Конечно, «студент» или «жидок» охотно был командирован, «ораторствовал» перед крестьянским собранием, наверное, пользовался большим успехом»  [«Анти-Вехи» М.: Астрель, 2007, с.48]

Этот пример следует понимать как доказательство безынициативности сельских сходок без направляющей руки студента-жидка, и его исключительности в том смысле, что обычно такие агитаторы приезжали сами, а не вызывались из села. По-видимому, крестьяне так поступили именно в силу знания о том, как обычно происходят революционные выступления.

Естественно, что все охранительные силы Империи уже в 1903 г. были брошены на предупреждение повторения интеллигентских провокаций. «В 1903 году был археологический съезд в Харькове. Я с проф. А.Н. Красновым выехали вдвоём в Белгородский уезд Курской губ. с целью этнографических наблюдений. Едва мы выехали за 10 вёрст от Белгорода и я купил в деревне сарафан, как избу, в которой мы сидели, окружили крестьяне, вошли деревенские власти с бляхами и объявили нас арестованными. Не помог ни мой открытый лист, подписанный министром [?] вн. дел П.Н. Дурново, ни слова убеждения.

– Нам приказано хоть самого царя тащить к уряднику… – был красноречивый ответ.

К счастью, урядник оказался дома; он принял нас со спокойным достоинством и, посмотрев мои документы, отпустил нас с миром, несмотря даже на то, что у А.Н. Краснова не было с собой даже паспорта» [Н. Могилянский «На рубеже столетий» // «Голос минувшего на чужой стороне» Париж, 1926, №4, с.115].

Происшествие с братом Петра Краснова показывает, как часты были случаи интеллигентского самозванства, и как бдительны стали крестьяне, сознавшие опасность обмана со стороны ряженых генералов, августейших братьев и фальшивых грамот. Н.М. Могилянский, узрев в этом аресте один «строгий полицейский надзор» за деревней, как видно, не понял фразы о том, почему надо арестовывать хоть «царя», и всей закономерности происшествия.

Интеллигенции, заимствовавшей политические премудрости не из собственной творческой мыслительной работы, более всего претила “темнота” народа – под такой терминологической фальшивкой скрывались его религиозность и монархизм – идеалы, которые позволяли переносить куда более тяжёлую обстановку, чем тогдашнее накапливающееся с приростом населения малоземелье. Эти-то идеалы создали Российскую Империю. Только на них и могли существовать Россия и Русские.

Информационная война против Самодержавия неизбежно приводила к постепенному разрушению дарующих жизнь идеалов и закономерной потере самой жизни. Недостаток умственной выработки привёл к постановке невыполнимых целей. Возведение здания социализма велось на опорах насилия и обмана, начиная со слома Империи. Неосуществимость обманных посулов приводило к росту принудительных мер, которые в свою очередь должны были маскироваться обманом. Опыт 1902 г. громко возвестил о неизбежности кровавого тупика революции 1917 г., возникшей вследствие ещё более масштабной, сногсшибательной лжи и самого беспардонного самозванства активистов революционных партий и проповедников антимонархический идей.