С.В. Зверев.

Краснов и Власов. 1942-1945.

Национализм в СССР. Часть 4.

Стр.2

В докладе о задачах Русского Освободительного Движения В.Ф. Малышкин 12 апреля 1943 г. характеризовал Белое Движение как безыдейное и помещичье-реставраторское – в полном соответствии с тем, как оно внушалось в СССР. Однако в тот же день атаман общеказачьего объединения в Германии Е.И. Балабин писал (не Краснову), что Россию сейчас представляют не эмигранты, а Власовцы: «вчерашние большевики, а сегодня националисты». Как ни странно, после того доклада, свидетельствует Балабин, «М.» (Малышкин) говорил эмигрантам: «имейте в виду, что я стопроцентный белогвардеец» [«Генерал Власов: история предательства» М.: РОССПЭН, 2015, Т.1, с.203-208].

Это расхождение в записях может разъясняться стеснительными условиями нацистской цензуры, не позволявшей Краснову выражать монархические идеи в печати.

В письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом» в марте 1943 г. Власов звал Русских к «Национальной Революции», а манифест КОНР обещал установление национально-трудового строя через объединение «всех национальных сил» [Н.М. Коняев «Власов. Два лица генерала» М.: Вече, 2003, с.326, 331].

Русское и советское не совмещаемо. Как признаёт еврейский эмигрант, именно «русская культура и история постоянно и незримо разрушали фундамент СССР, воспитывая в молодёжи её несоветскую основу» [М.Р. Хейфец «Книга счастливого человека» М.: Новый хронограф, 2013, с.36].

Советский Большой террор, со своей антирусской стороны, не только вызывал страх и покорность, он вразумлял, давал всмотреться в бездонность лжи советской пропаганды, понять, что столь массовые убийства нельзя объяснить ошибками, перегибами или реальными врагами и заговорами. Власовское движение вызвано обстановкой, царившей в СССР в предвоенные годы.

На допросе захваченный красными Власов говорил, что враждебно относился к советской власти с 1937 г., а при попадании в немецкий плен «был убеждён в поражении Советского Союза» («Генерал Власов», Т.2, Кн.1, с.12, 15).

Похожие признания можно найти у каждого мемуариста, если из подозрения отбросить эмигрантские мемуары «пособников» и тем более пристрастные публикации времён СССР. «В подавляющем большинстве мемуары, изданные в СССР» от высокопоставленных лиц – «вынужденная полуправда» «или намеренная ложь». В СССР ни под каким видом нельзя было бы издать рассказ о том как летом 1933 г. в Воронежем наблюдался расстрел толпы голодных отрядом красноармейцев. В колонне, просившей хлеба, «было несколько тысяч женщин и малолетних детей». Нельзя было рассказать и о массовых симпатиях к немцам, что в 1941 г. евреи по памяти оккупации 1918 г. звали их: «культурнейшая нация» [В.Г. Бейлинсон «Советское время в людях» М.: Новый хронограф, 2009, с.4, 33, 99].

Для понимания происхождения движения имени генерала Власова годятся любые записи, сделанные в СССР, особенно в 1941 г. или позднее, сделанные для исторической фиксации, а не с какой-либо пропагандистской целью.

Пик геноцида русских, украинцев, казахов приходился на 1930-1933 годы. 1937 г. был апофеозом террора не по числу жертв, а по пытке страхом и по растлению ненавистью. 1 мая 1937 г. «у меня медленно и незаметно для самой выковывалась психология рабочего человека – и вместе с понятием и принятием труда пришло понятий и принятие ненависти. Это тоже хорошо. Чем меньше любви к человеку, тем легче ему жить» [С.К. Островская «Дневник» М.: НЛО, 2013, с.181].

А.Я. Аросев 9 февраля 1937 г. писал в дневнике: «я уже отвык от того, чтобы кто-нибудь о другом сказал хорошее или просто неплохое. Когда один говорит о ком-нибудь, кажется, он его кусает и жуёт растерзанное тело. Даже движения рта при таких разговорах отвратительны, они грызущие. Все друг с другом борятся. Всеобщее нищенство материальное привело к нищенству моральному и к жестокой необходимости вытолкнуть соседа из жизни».

Коммунизм довёл людей до такого состояния, что они стали симпатизировать наиболее антисоветским, по их представлениям, идеям и силам. То есть, фашизму. Даже пламенный революционер и еврей Аросев 1 декабря 1935 г. думает: «социализм – это мышление и радость прошлого. На сегодняшний день новым является фашизм. Он ломится во все поры» [О.А. Аросева «Прожившая дважды. Возвращение из небытия» М.: Астрель, 2012, с.206, 313].

«Многие поляки, прошедшие через заключение в лагерях, фашизировались под их влиянием», – вспоминал Юлий Марголин о лагерях советских, где он сам оказался после оккупации Польши («Путешествие в страну зе-ка»). В январе 1938 г. Лев Гумилёв представлял мрачным будущее евреев в СССР: «через каких-нибудь восемь лет, когда в России будет фашизм, детей от евреев нигде принимать не будут» [С.С. Беляков «Гумилёв, сын Гумилёва» М.: АСТ, 2013, с.575].

Подпольная листовка, распространяемая в дни работы всесоюзного съезда писателей в 1934 г. и обращённая к зарубежным писателям, гласила: «Вы в страхе от германского фашизма – для нас Гитлер не страшен, он не отменил тайное голосование. Гитлер уважает плебисцит» [«Власть и художественная интеллигенция» М.: МФД, 1999, с.228].

В 1936 г., встречая новую конституцию, А. Аржиловский написал на её утверждение 7 декабря в СССР: «разве при ином порядке не поют и не дышат? Я думаю, в Варшаве или Берлине ещё веселей» [«История в эго-документах. Исследования и источники» Екатеринбург, 2014, с.130].

На фоне настоящих документальных свидетельств об отношении к большевикам и немцам граждан СССР совершенно теряет силу беспомощное дублирование нацистской пропаганды сторонниками советского культа войны. Они пишут, что Власовцами стали «в основном те, кого Советская власть лишила определенных привилегий, материальных богатств, лишила возможности занимать какие-то особые, сулящие блага должности». Такие суждения основываются отнюдь не на анализе биографических данных значительного числа деятелей Власовского движения. Ничего подобного, для возжиганий перед советским культом используют продукты нацистской пропаганды тех лет: «Германия дала крестьянину то, что не смогли дать ему раньше царизм, а потом большевизм» [«Материалы международной научной конференции, посвящённой 60-летию битвы за Кавказ» Владикавказ: Иристон, 2003, с.105].

Такие дезинформирующие, наполненные неумелой пропагандой конференции по-прежнему проводятся в немалом количестве по всей РФ. Без обстоятельного разбора деятельности сторонников Власова справедливая оценка всей нацистско-советской войны невозможна. Представления о войне так и останутся в отображении материалов пропаганды той или иной стороны.

Проживание вне СССР и Германии, во враждебных обеим странам государствах, давало больше возможностей для сравнений социалистических диктатур и симпатий к независимым от них силам. В январе 1940 г. Великая Княгиня Ксения Александровна писала: «нельзя не радоваться успехам финнов и не желать полного разгрома красных!» [«Письма 1918-1940 г. к княгине А.А. Оболенской» М.: Изд. Имени Сабашниковых, 2013, с.413].

Согласно записанным в 1979 г. воспоминаниям, положение находящихся в достаточно зрелом возрасте жителей СССР в 1941 г. расценивалось ими самими следующим образом: «не будешь работать, неминуемо умрёшь с голоду или будешь отправлен в лагеря, где уже насильно заставят работать в ещё более тяжёлых условиях». «Никто не возмущался открыто своим положением, иначе – смерть». «Но в душе большинства было явное недовольство». «Оккупация всех присоединённых к СССР территорий сопровождалась массовым террором». «Почти все восхищались успехами гитлеровских войск, считали их союзниками. Восхищаться было чем» [П.В. Золотов «Записки миномётчика. Боевой путь советского офицера. 1942-1945» М.: Центрполиграф, 2007, с.9, 22-23].

А вот относительно недавняя запись, мало чем отличающаяся от сохранившихся материалов дневников других свидетелей из Москвы. «Прозрение, что в стране творится неладное, нашло на меня в 37-м, когда стали хватать всех подряд». Наряду с начальным молодёжным патриотическим порывом начала войны, уже в октябре 1941 г. «всё кипело вокруг, все бежали. Направление было одно — на Восток!», партийных вождей проклинали и выбрасывали их портреты. «На улицах появились разбойные морды, которые начали грабить магазины. Подожгли фабрики». «Ребятам в райкоме прямо говорили: рвите комсомольские билеты, бегите из города. А мои однокурсники, наоборот, просто бросались на фронт!» [Вера Прохорова «Четыре друга на фоне столетия» М.: Астрель, 2012].

Пропагандистский культ советской победы использует только часть достоверных свидетельств о молодёжном патриотическом энтузиазме, игнорируя не менее массовое пораженчество.

Ещё в период коллективизации сводки ОГПУ отмечали влияние политического насилия на возникновение «демобилизационных настроений» [Н.С. Тархова «Красная армия и сталинская коллективизация. 1928-1933 гг.» М.: РОССПЭН, 2010, с.129].

Самое неопровержимое доказательство массовости антибольшевистских настроений – миллионы дезертиров в 1941 г. Прямо перед оккупацией: «деревня наполнилась парнями – в каждую хату возвращаются “из плена” или “вырвались из окружения”» [Е.К. Герцык «Лики и образы» М.: Молодая гвардия, 2007, с.616].

Постановление советского Государственного Комитета Обороны об аресте командующего Западным фронтом Д.Г. Павлова об этом сообщало: «отдельные [?] командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникёрство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо [!] баранов, в панике бегущих от обнаглевшего противника» [И.Ю. Воронкова «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…». Минск и минчане в первые дни Великой отечественной войны» Минск: Беларуская навука, 2011, с.54].

Поскольку речь идёт о массовом бегстве, слова об отдельных командирах явно не верны. Д.Г. Павлов, разумеется, никак не мог быть виновником нежелания советских солдат воевать с немцами, однако его расстреляли, выдумав его участие в заговоре и тем прикрыв реальные причины грандиозных поражений красных.

Большевики расправлялись в тылу со многими недовольными. Гидролог Ф.Ф. Бадер был расстрелян в декабре 1941 г. в Ленинграде за ведение фашистской агитации. Можно догадываться, что скрывалось в действительности за такой формулировкой обвинения [В.П. Семёнов-Тян-Шанский «То, что прошло» М.: Новый хронограф, 2009, Т.2, с.459]

Немало записей сына Марины Цветаевой, сходных решительно со всеми сбережёнными дневниками за 1941 г., я уже приводит в разных статьях. Последняя порция: «все [!] говорят о поражении и переворотах», «народ говорит о плохом состоянии армии; приходит бесчисленное количество людей с фронта, говорящих о невооружённости армии, бегстве». 6 ноября 1941 г. «Многие едут в Азию из-за английского влияния», «некоторые питают смутную надежду на английскую оккупацию». 10 ноября 1941 г. «Когда и жил в Париже, я был откровенно коммунистом». А теперь увидел: «как и до революции, народ глупый, грязный, малокультурный» [Г.С. Эфрон «Дневники» М.: Вагриус, 2007, Т.2, с.60, 95, 109].

Народа до революции Георгий Эфрон по молодости, разумеется, не видел, но это не столь существенно. Примерно о том же писал позднее Владимир Буковский: пролетарская культура это поножовщина, матерщина, гармошка и семечки. С крестьянской культурой всё будет сложнее – она есть, покуда в наличии религиозность и сословность.

Василий Белов был одним из тех писателей-националистов, кто способен взвесить нацизм и большевизм, воздать заслуженное обоим. «С чего начиналось уничтожение вековой крестьянской культуры? Конечно, с попытки окончательного уничтожения религиозного православного сознания». «Храм для крестьянской общины (деревни, села, прихода) был средоточием жизни», поэтому их старались закрывать и осквернять, дабы культурная подмена удалась. «Методы Розенберга по сути не противоречили недавним действиям Кагановича на Украине и Юге России» [В.И. Белов «Когда воскреснет Россия?» М.: Алгоритм, 2013, с.9, 12].

Не делая таких сравнений, критики Краснова и Власова не вполне точно представляют и передают действительную роль этих генералов в немецкой оккупационной политике, воображая их простыми пособниками. Это наиболее частое определение у А.Н. Артизова и С.В. Кудряшова, авторов предисловия к документам «Генерала Власова» (2015): «без помощи пособников типа власовцев, легионеров, казаков со свастикой, украинских и прочих националистов нацистам никогда бы не удалось убить так много людей».

Аналогично, большевизм никогда не уничтожил бы сотни тысяч людей и даже миллионы, без помощи «пособников» в лице советского народа. Это довольно элементарное заключение. Если господа архивисты не отделяют от нацистов ни немцев, не принадлежащих НСДАП, ни русских пособников, тем более не состоящих в нацистской партии, то и в СССР не удастся отделить «дедов», которые «воевали», от дедов, которые истребляли собственный народ. Продолжая рассуждать по той же логике, получится, что для предотвращения советских массовых убийств, следовало отказаться служить СССР. Как «Власов и его сподвижники продлевали жизнь нацистскому режиму», так и прислужники большевизма продлевали существование СССР. И продлили – до 1991 г.

Тем самым, не сознавая того, архивисты выдали Власову лицензию за измену: он не хотел продлевать жизнь СССР и продолжать позволять убивать всё больше и больше.

Ещё один историк и мемуарист, сравнивая режимы, считает возможным поверить, что многие жители Германии не знали про Освенцим. «Но если советский человек утверждает, что не знал о терроре 30-х годов – не верьте ему! Знали все, и вина за террор, за миллионы погибших людей лежит на нас всех» [С.В. Житомирская «Просто жизнь» М.: РОССПЭН, 2008, с.110].

Власов, признав за собой вину за советский террор, попытался снять её с себя.

Единомышленник Власова, Вильфрид Штрик-Штрикфельдт (1897-1977) настаивал в воспоминаниях: «уж если мы, немцы, не знали о гитлеровских целях войны, то как могли знать их русские?» («Против Сталина и Гитлера»).

Разумеется, были и осведомлённые немцы, многое знавшие.

Граф Штауффенберг с оружием выступил против режима Хитлера и национал-социалистической теории, поскольку не счёл его политику переустройства Европы плодотворной. Он имел доступ к закрытой информации и основывался на ежедневных докладах подчинённых штабов. Штауффенберга не устраивало отсутствие политических целей для порабощённых народов: «следовательно, эта война является бессмысленным преступлением» (август 1942 г.), «фюрер должен умереть» (октябрь 1943 г.) [«Военно-исторический журнал», 1993, №3-4].

Наступательная война могла стать осмысленной и оправданной, если бы имела направленность против большевизма, а не против русских. Так считали немецкие противники нацизма, идейно близкие к Власову. Немецкий национализм тут сходился с национализмом русским.

Довод просоветских архивистов, что мы «сейчас живём и дышим свободно благодаря победе Красной армии, а не трудам власовцев» основан на довольно сомнительном, если не сказать неверном, определении свободы. Больше оснований говорить о свободе «сейчас» как о заслуге запоздалой победы антикоммунистов. Не будь ни Белого Движения, ни Власовского, ни диссидентского и националистического, откуда бы взялась в тоталитарном СССР свобода? Прежде должна пасть коммунистическая партия, и националисты в каждом поколении пытались её свалить.

Субъективные определения свободы и её происхождения «сейчас» не имеют никакого отношения к достоверной характеристике действий Власова и его сподвижников в 1942-м или 1945-м. Эта оценка зависит исключительно от действительного положения в Германии, в СССР и в зоне оккупации на каждый конкретный период. Для полной точности требуется учёт динамического изменения этого положения в соответствии с каждым из действий «пособников». Ничего подобного критики Краснова и Власова предложить не могут, им по силам только воздавать воображаемые заслуги за свободу дыхания в 2015-м.

Актуальнее связывать с явлением массового сотрудничества с оккупантами в СССР наличие таких представлений в декабре 1945 г., когда война закончилась и появились разоблачительные материалы Нюрнбергского процесса. В случае победы Германии, например, окажись у них атомная бомба, «все эти зверства утонули бы в славе нового дела единого управления всем мировым хозяйством» [М.М. Пришвин «Дневники 1944-1945» М.: Новый Хронограф, 2013, с.717].

То есть, советская пропаганда успехов не достигала, и даже 1945 г. не изменил позитивных представлений жителей СССР о вероятной немецкой победе. Они настолько свыклись с домашними, местными зверствами во славу грядущего коммунизма, что и нацистские преступления оправдывали тем же самым.

Советская слава коммунистического строительства оказалась недолговечной, но Пришвину не отказать в проницательности: для многих советские зверства и правда сокрылись под 1960-ми, 70-ми и 80-ми. Спекуляции на зверствах одной из враждующих сторон лучше заменять их полноценным сравнением, и ориентироваться на совокупность подлинных воззрений жителей СССР и Германии.

Исследователи видят в романах Краснова «искреннее пожелание блага России» и замечают трагику судьбы «Краснова, не дождавшегося исхода царя из Тибета и вернувшегося в Россию с коричневым фюрером из Германии. Но символичен и актуален, как нам кажется, один фрагмент из утопии Краснова, где он живописует пышные храмы, в которых молятся вместе, не мешая друг другу, старые чекисты» «и бывшие их враги, ветераны-казаки. Никто никого не клянёт, не клеймит – успокоившаяся под Богом страна… И хотя сам Краснов не следовал предложенным им же мотивам прощения, отметим эту неожиданно пронзительную ноту, так нужную нам сегодня, так редко звучавшую в хоре гневных, требующих голосов» [Н.Н. Попов, Д.В. Бугров «Бремя упущенных возможностей» Екатеринбург: Наука, 1997, с.125-126].

Ошибка насчёт того, что Краснов не следовал своим же призывам, объясняется неверным представлением, будто Краснов пришёл в СССР с фюрером. Нет, фюрер явился в СССР, не отпрашиваясь у Краснова, а Краснов попал в СССР не с фюрером, а с чекистами. Белый генерал не изменял идее «За чертополохом», он погиб, не имея сил её воплотить.

Можно заметить, что независимо от несомненно положительного промонархического влияния генерала Краснова, казачество сохраняло максимальный антисоветский настрой. В силу пережитого расказачивания, равного еврейскому холокосту, переполнение чувством ненависти было закономерно. Его замечали современники.

Охрана концлагеря в Славуте состояла из кубанских казаков. Свидетель вспоминает, что немцы с вышек в пленных не стреляли, а казаки открывали огонь. «Много наших пленных красноармейцев убили именно казаки», «казаки выслуживались перед немцами: вот, дескать какие мы надёжные охранники! Как исправно службу несём!» [С.Е. Михеенков «В донесениях не сообщалось… Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945» М.: Центрполиграф, 2011, с.76].

Такое рвение с одной стороны, опровергает победофилов, уверяющих, что весь народ как один рвался к победе над Германией. С другой, конечно, такого выслуживания Краснов никогда не одобрял и всецело предотвращал своими обращениями: вымещение ненависти к большевикам на пленных ничем не оправдываемо.

Л.Н. Польский вспоминал: «настоящие казаки охотно шли в станицах в полицейские отряды». Д.П. Кандауров: «помимо множества немецких солдат было очень много в городах и русских военных». В Витебске форма казаков обращала на себя всеобщее внимание. «Это были самые большие скандалисты» [«Под немцами. Воспоминания» СПб.: Скрипториум, 2011, с.424, 433].

Активность антисоветского украинского сопротивления также имела агрессивные формы, опять-таки, спровоцированные несравненно более многочисленными советскими истребительными преступлениями. Кличка конвойных «вертухаи» возникла из-за особенностей словесных выражения известных своей жестокостью украинцев-сверхсрочников. «такого рода службисты весьма ценились (и ценятся) в армии и, конечно, в НКВД. В 1941-1945 годах многие из них завербовались в различные немецкие зондеркоманды» [И.В. Торгов «Пережитое» М.: Новый Хронограф, 2014, с.92].

20 февраля 1943 г. далеко не казачий, а сугубо интеллигентский женский дневник приметил, что «слухи о формировании армии генерала Власова подтверждаются. Только не поздно ли? Страшно, что она будет чем-нибудь вроде армии ген. Краснова. Представляю этих «освободителей». Сама я казачка и казаков знаю хорошо. Они так же, как и прочие «бывшие», ничему не научились. Будет только лишняя резня, и народ тогда уже окончательно никому верить не будет. Они скомпрометируют всякую освободительную идею. Называют в числе «освободителей» Шкуро. Как странно слышать эти имена теперь. Русский народ привык соединять с этими именами всё, что только было плохого в монархии и Белом движении». Для неё предпочтительнее эсеры и меньшевики, довольна НТСНП [«Свершилось. Пришли немцы!». Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны. М.: РОССПЭН, 2012, с.155].

Автор не вполне аутентичной сохранившейся копии дневника ошиблась, ибо Краснов и Шкуро никакую резню в 1940-е не устроили. 20 лет жизни в СССР не могли пройти бесследно: после пропаганды за социализм довольно левый национализм НТС такой интеллигенцией легче воспринимался. По этой причине и Власов в феврале 1943 г. говорил, что возвращение к «изжившей себя монархии» «принесло бы нам опять рабство». Власов не жил при Монархии, как и та советская молодёжь, что рвалась защищать СССР.

Напротив, среди казачества современные историки отмечают значительную популярность имени Краснова в СССР. Чиновники министерства Розенберга «использовали для агитации такую популярную в тех местах фигуру, как атаман Пётр Краснов и изображали себя освободителями казаков от большевистского ига. Эта пропаганда летом 1942 года подействовала» [«Сталинградская битва: свидетельства участников и очевидцев» М.: НЛО, 2015, с.213].

Отношение к личности Краснова не должно вводить в заблуждение. Без всякого влияния имени атамана «население в Украине и России встречало немецкие войска как освободителей от жестокой диктатуры», а затем испытывало разочарование, воспринимая немецкую оккупационную политику как упущенный шанс «на освобождение русского народа» [Юрий Штридлер «Мгновения. Из Сталинской Советской России в «Великогерманский рейх» Гитлера. Воспоминания о детстве и юности (1926-1945)» М.: АИРО-XXI, 2012, с.301-303].

Есть свидетельства за 18 ноября 1941 г.: «вчера видел первую казацкую сотню, идущую походным порядком из Екатеринослава в Павлоград». И ещё чуть ранее, 24 октября: «жители уже настроены против [большевиков]. Здесь ходит слух, что немцы посадят на престол княгиню Ольгу (?). Характерно, г.г. русские [эмигрантские] политдеятели. Царь и монархия ещё живы в сердце народа русского» [Р.В. Завадский «Своя чужая война. Дневник русского офицера вермахта 1941-1942 гг.» М.: Посев, 2014, с.118, 125].

В записке начальнику штаба партизанского движения Пономаренко не ранее 26 августа 1943 г. говорилось: «в начале войны по разумению или неразумению внушительный контингент русских попадал на немецкую удочку» [«Генерал Власов: история предательства» М.: РОССПЭН, 2015, Т.1, с.461].

Командующий тыловым районом группы армий «Центр» информировал о перемене настроения белорусского населения: «очень негативное влияние оказали будто бы имевшие место бесчеловечные избиения советских военнопленных» [К. Штрайт «Они нам не товарищи…»: Вермахт и советские военнопленные в 1941-1945 гг. М.: Русская панорама, 2009, с.177].

Ввиду чрезмерного обилия географии таких свидетельств приводить их все нет возможности. И нет спасения в их игнорировании. Неисчерпаемость источников о пораженчестве на почве антибольшевизма позволяет видеть именно в нём основную причину возникновения Власовского движения, если брать русские, а не нацистские немецкие побудительные мотивы.

После такого минимального введения, заранее расправившись с подложными аксиомами культа советской победы, можно перейти к изображениям генерала Краснова в немецких и советских документах 1940-х. Но по-прежнему мешают предельно некомпетентные предуведомления публикаторов.

В предисловии к Т.1 «Генерала Власова» персона Краснова отмечена следующим образом: «чтобы заставить вождей казачьего движения присоединиться к комитету [освобождения народов России – КОНР], нацисты решились на чрезвычайный шаг – уволили верного союзника», начальника Главного Управления Казачьих Войск (ГУКВ) генерала Краснова, «не желавшего подчиняться Власову» (с.19).

Публикаторы торопятся оправдать выбранное название «Нацистский проект «Action Wlassow»». Вышло хуже некуда, поскольку любой интересующийся жизнью генерала Краснова в 1940-е без работы в четырнадцати отечественных и зарубежных архивах хорошо знает, что немцы никогда не увольняли его. Авторы предисловия в подтверждение своих слов об увольнении дали ссылку на шесть опубликованных в их книге документов – на те, где задето имя Краснова наряду с Власовым.

Знакомство с размещёнными документами опять доказало неизменную некомпетентность критиков Краснова и Власова. Ни один из документов не подтверждает увольнения Краснова. Публикаторы либо совершили намеренный подлог, или даже не пытались понять содержимое документов, тупо сославшись на все, где имя Краснова встречается.

Публикаторы ухитрились не только уволить Краснова раньше срока, но и принять его на службу ранее положенного. Письмо Е.И. Балабина от 10 апреля 1943 г. опубликовано под такой шапкой: «начальнику Главного управления казачьих войск генералу П.Н. Краснову». Публикаторов не беспокоит, что ГУКВ тогда ещё не существовало, а Краснов жил как частное лицо. ГУКВ возникнет 31 марта 1944 г. Не установив элементарную датировку начала и окончания сотрудничества с немцами, понять его характер, смысл публикуемых документов, проблематично. Похоже, понимание и не входит в задачу составителей сотен таких документов.

В биографической справке о Краснове приведены ошибочные данные о командовании им 3-м конным корпусом с августа по октябрь 1917 г. В действительности – по март 1918 г. Неверно приводится воинское звание генерал-лейтенанта. Краснов произведён в генерал-майоры Императором Николаем II и в генералы от кавалерии Донским Войсковым Кругом. Не верна и датировка начальствования в ГУКВ с сентября 1943 г. (Т.2, Кн.2, с.637).

Как видно, и она противоречит шапке к письму Балабина, но на самом деле, хотя в сентябре 1943 г. и началось действительное сотрудничество Краснова с немецкими властями, предшественник ГУКВ назывался иначе.

Одержимые психологической потребностью заклеймить врагов СССР, критики Краснова и Власова никогда не ставят себе задачу разобраться в рассматриваемой исторической реальности и потому то и дело ошибаются.

Один из самых низкопробных кропателей ряда набитых информационным мусором книг по эпохе советской ВОВ, пишет, ссылаясь на Сергея Фрёлиха, будто Краснов вместо со Шкуро в качестве гостей присутствовали 14 ноября 1944 г. в Праге при объявлении манифеста КОНР, что, опять-таки, не верно [О.С. Смыслов «Власов как «монумент предательству»» М.: Вече, 2015, с.289].

В сборнике «Генерал Власов» есть выдержки из письма Балабина о Власове: «миссия генерала Власова всех очень волнует, и отношение к этому разное. Обижены отношением властей к эмиграции. Верят человеку, сделавшему 20-летним угождением Грузину блестящую карьеру, и не верят эмиграции, которая в подавляющем большинстве работает на немцев» (здесь публикаторы поставили пустяшное примечание: «часть» эмиграции сотрудничать с немцами не стала, что вполне соответствует наблюдению Балабина).

У Краснова Евгений Балабин 10 апреля поинтересовался: «очень прошу, Ваше Высокопревосходительство, сообщите мне о генерале Власове и Ваше мнение на его акцию. Меня все спрашивают, а что об этом пишет генерал Краснов?» (Т.1, с.195).

Мнения Краснова никто не знает так раз потому, что никаких должностей русский генерал не занимает и мало что публикует. Поэтому его позицию могут узнать, только познакомившись с отправленными в письмах мнениями.

22 мая 1943 г. А.Е. Ульянов, арестованный красными, рассказал, что Власовские курсанты школы пропагандистов в Дабендорфе ездили беседовать с генералом Красновым в Берлине – брали интервью. Ульянов попал в плен к немцам в июле 1942 г. (Т.1, с.294).

В то время как Краснов не состоял на немецкой службе, не посещал оккупированные территории, о нём расползались легенды одна невероятнее другой.

13 марта 1943 г. советский еврей Владимир Гельфанд ночевал на станции Двойной, где видел много казаков. И записал в очень содержательном дневнике, показывающем реальный, самый неприглядный облик Красной Армии (из-за чего в РФ дневник не издан), что здесь «проезжал также генерал Краснов. Немцы думали с его помощью организовать здесь былое казацкое кулачество – не вышло». Это говорит о хождении среди казаков легенды о приезде Краснова, но не о фактическом приезде.

2 февраля 1943 г. А. Розенберг, чьё министерство занималось оккупированными землями, был уверен, что царские эмигранты на Востоке, если бы их туда пустили, «немедленно стали снова проповедовать идеи неделимой России». Поэтому руководители НСДАП и не звали генерала Краснова на Дон. 13 августа 1943 г. Розенберг был уверен, что лица, возглавлявшие русскую эмиграцию, «конечно, все монархисты», и сотрудничество Власова с ними компрометирует его перед Красной армией

Стр. (1) 2 (3) (4) (5)