Станислав Зверев.

«Репетиция революции. Информационный террор 1902-1906».

Неприятие и непризнание преобладающего значения масонского или иного тайного заговора в устройстве значительных революционных акций всегда связано с недостаточной осведомлённостью о действительных формах реального заговора (как в случае с февралём 1917 г.), а также, что не менее важно, с непониманием сущности революционного движения, о котором ни даёт ни малейшего представления ни система образования, ни средства массовой информации, ни поверхностное знакомство с литературой по предмету. Потому практически неоткуда, при отсутствии точного исследовательского интереса и последовательного изучения, взяться верному представлению о том, что такое и каково в действительности революционное движение в Российской Империи, положившее начало принципам политической организации как СССР, так и Российской Федерации.

Такая неосведомлённость закономерно влечёт к непониманию сути устройства Российской Империи и сохраняющегося значения монархического принципа. Данные же о подлинной сути и неизменном механизме действий активистов революционного движения настолько многочисленны, что историков, игнорирующих все самые важные данные и не делающих последовательных выводов, следует заподозрить либо в намеренных фальсификациях в силу определённых политических пристрастий или же в силу политического заказа при отработке финансирования своих учёных занятий, либо попросту в малой сообразительности и отсутствии интереса к исторической реальности.

Есть свидетельства, имеющие такое подавляющее значение, что невозможно проскользнуть мимо них, не попытавшись проверить с максимальной тщательностью их точность. Пример тому – когда Екатерина Брешко-Брешковская в эмигрантских мемуарах заметила полное совпадение мест распространения партийной пропаганды среди крестьян с беспорядками в народе начала ХХ века. Основываясь на своём опыте, она прямо заявила: «те места, где велась пропаганда, внесли свой вклад в революцию, а где такая работа не велась, ничего не происходило» [Е.К. Брешко-Брешковская «Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873-1920». М.: Центрполиграф, 2006, с.121].

Марк Вишняк, отвергая обвинения со стороны иностранных историков своей партии в доктринёрстве, указывал: «Достаточно восстановить даты: крестьянское движение возникло в половине апреля 1902 г., а за два месяца до того эс-эровская «Революционная России» в №4 уже сообщала о выпуске сборника «Крестьянское Дело» и из номера в номер после этого печатала обзоры – «Что делается в крестьянстве»» [«Новый журнал», Нью-Йорк, 1958, №54, с.205].

Даже советские историки и те сообщали: «революционные народники фактически подменяли массовую партию заговорщической организацией». К 1905 г. «эсеры организовали широкую пропагандистскую и агитационную работу в деревне» [«Непролетарские партии» М.: Мысль, 1984, с.20, 81].

Эта работа имела значительный региональный размах. В.П. Гущин, будущий кандидат  в Учредительное собрание от ПСР в Вятской губернии, вступил в партию в 1902 г. и организовал на месте службы учителем в Косинской волости крестьянские кружки, пока жандармы не оборвали его деятельность в конце 1903 г. [«Народное дело» (Вятка), 1917, 3 ноября, №5, с.4].

В 1901-1902 гг. в Вятке стали «распространяться во множестве прокламации, привозимые из центральных городов студентами», ссыльными или приезжающими на каникулы [С.Д. Семаков «Из революционного прошлого молодёжи Вятской губернии (1905-1908)» Вятка: Труженик, 1926, с.38].

К 1 мая 1902 г. в Вятке распространили «большое количество прокламаций» к рабочим с убеждениями бросать работу. В конце мая «делают первую попытку распространения прокламаций специально для крестьян»: во время крестного хода они раскидали 1,5 тыс. экз. листовок с крестами – для мимикрии [В.В. Наймушин «Заре навстречу» Кировское книжное издательство,1961, с.58].

В Енисейской губернии организация эсеров была создана в 1903-1905 годах. В 1906 г. ею причиной неудачи революции была названа «недостаточная распропагандированность крестьян и войск», т.е. пропаганда велась, только для окончательного успеха её не хватило [А.А. Макаров «История Красноярского края (1897-1940)» Абакан, 2013, с.28].

Однако, при многочисленных обозначенных точных данных, либеральная и советская историография, объясняя происхождение революции, делала упор совсем не на этом, а на многие десятилетия “системного кризиса” Самодержавного строя, который, получалось, все эти годы спивался и спивался, т.е. переставал справляться с требованиями времени, торчал в горле народных нужд, и только мессианские демократические реформы могли его спасти.

Безусловно, советская историография отдавала должное информационной войне, разрабатывая роль партий в организации революционных выступлений, но основной упор тут делался на авангардизме партий, главным образом большевиков – самых передовых людей, которые шли во главе времени, основных социальных тенденций. Тут мы встречаем типичный пример подгонки под заведомо известный ответ (факт революции) логических рассуждений и политэкономических закономерностей. Эта подтасовка под заранее заданный результат, будь то свержение Императора Николая II, поражение Белого Движения или победа 1945 года, делала лженаучными все основные выводы советской историографии.

Самая известная формула – верхи не могут, а низы не хотят. Прекраснодушный силлогизм. В идеале, точка перелома должна происходить, когда верхи максимально не способны, а низы более всего не хотят. Методика определений этих возможностей и желаний настолько произвольна, что словесной эквилибристикой всегда можно скрыть то, что линии революционной теории и график реальности не совпадают.

Самый тяжёлый год Российской Империи в Великой войне – 1915 г. Проблемы со снабжением Армии, неудачи главнокомандования В. К. Николая Николаевича, отступление. А революции нет. Продовольственное снабжение в Германии уже в 1915 г. было много-много более тяжким, чем России в феврале 1917 г. А революция происходит не в 1915 г. и не в Германии.

Т.е., каковы бы ни были обстоятельства вокруг революции, поражения или победы, “наука” всегда задним числом подставит её обусловленность и неизбежность. Не выясняя, что главное, а что второстепенное, “наука” будет доказывать: вот, второстепенное существует, оно большое и страшное.

Итак, само по себе то, что в Российской Империи велась информационная война против Самодержавия, общеизвестно, и не нуждается в доказательствах. Существенно будет выяснить её действительную роль, а именно: насколько эта война являлась дезинформационной, то есть лживой, насколько это понимали сами те, кто её вёл, и какие именно она имела последствия, сравнительно с другими тенденциями.

Генеральный авторитет монархической историографии по Царствованию Николая II, С.С. Ольденбург обращает внимание, что крестьянские беспорядки в Полтавской губернии совпали по времени с убийством министра Д.С. Сипягина. Далее он отмечает, что, грабя имения, толпа кричала: «берите, вы должны сделать как в книгах написано». Историк признаёт наличное малоземелье, однако упор сделан такой: «беспорядки, вспыхнувшие в четырёх уездах с малороссийским населением, были вызваны умелой пропагандой, нашедшей благодарную почву в особых местных условиях» [С.С. Ольденбург «Царствование Николая ΙΙ» М.: АСТ, 2003, с.194-195].

Обратившись к монографии по данной теме, вышедшей в СССР, мы тут же встретим совершенно иной “научный” подход вышеописанного советского типа с помешательством на “кризисе” политики: «крестьянское восстание 1902 г. наглядно продемонстрировало недостаточность одних только правовых мер для предотвращения революционного движения». Однако, оперируя документами МВД, М.С. Симонова сообщает, что в министерстве наибольшее распространение получило мнение Департамента Полиции, который выяснил, что «основной причиной» беспорядков была «революционная пропаганда». Полученные новым министром В.К. Плеве донесения от А.К. Бельгарда, С.С. Манухина, А.А. Лопухина, А.В. Герасимова, сходились в признании решающего значения революционной пропаганды, которая только воспользовалась малоземельем. А.В. Герасимов предусмотрительно предупреждал: революционеры точно так используют неурожай, эпидемию, войну – что угодно [М.С. Симонова «Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции» М.: Наука, 1987, с.80-81].

На практике мы увидим именно это: вовсе не кризисы, крахи и провалы всевозможных политик Самодержавия приводили к выступлениям против существующего строя, а манипулятивные методики информационного террора, всегда шедшего рука об руку с террором вооружённым.

Вопреки советским подтасовкам, выставлявшим революционные события вещественным доказательством произвольных кризисных теорий, общая картина в Российской Империи была благоприятной. Статистические подсчёты говорят о «росте сельскохозяйственного производства в расчёте на душу населения на протяжении двух десятилетий, предшествовавших 1905 г. С 1883 г. по 1901 г. оно росло на 2,55% ежегодно – этот уровень вдвое превосходил уровень прироста населения (1,3%)». Прямые налоги в 1901 г. составляли 6% доходов крестьянского хозяйства Реальный средний подённый заработок наёмных с/х рабочих, по данным Струмилина, с 1885 по 1905 г. вырос на 14% (сверх инфляции) Следовательно, невозможно говорить о системном экономическом кризисе и возрастании революционной ситуации и социальной напряжённости [Пол Грегори «Экономический рост Российской империи (конец XIX - начало XX в.): Новые подсчёты и оценки» М.: РОССПЭН, 2003, с.34-37].

Зарубежные историки, даже используя такие данные, не способны выйти из плена антимонархической легенды и повторяют атрибуты агитации начала ХХ века об ошибках неспособного управлять Царя и излишней бюрократичности Империи. На самом деле одним из главных достоинств Самодержавия являлось создание подготовленного к правлению Государя и в разы меньший, чем у тогдашних и теперешних демократий, чиновничий аппарат.

Легенда о системном кризисе, тем самым, заслоняла частными неприятностями общую картину. Живой, бурно развивающийся организм нации имел свои болезни роста, не имеющие ничего общего с теперешними предсмертными хворами пустых деревень, брошенных полей и предприятий в РФ.

Как советская историография выставляла болезни роста за чудовищный кризис, так и тогдашнее революционное движение, ведя информационное завоевание России, выстраивало представление о выгодной ей альтернативной реальности.

И.Л. Солоневич так вспоминал о прослушанной им в 1908 г. лекции петербургского профессора о земельном вопросе: «теперь, много лет спустя, я знаю совершенно твёрдо, документально, бесспорно, абсолютно, что профессор врал. Я не хочу сказать: ошибался, увлекался, “тенденциозно освещал факты” и прочее в этом роде. Нет, он просто врал. Врал сознательно и обдуманно, для вящей славы той революции, от которой он сам же сбежал лет двенадцать спустя» [И.Л. Солоневич «Мировая революция» М.: Москва, 2006, с.200].

Враньё профессоров заключалось в необходимости передачи дворянских земель крестьянам. В этом вся земельная программа партий к.-д., с.-р., с.-д. Все антимонархические партии спекулировали на земле, обманывая крестьян, будто только они могут и хотят их осчастливить.

Монархисты добросовестно разоблачали сознательную ложь таких профессоров и партийных деятелей. Этими разоблачениями полны блестящие думские речи Николая Маркова, который доказывал, что простое присвоение дворянских земель ничего не даёт, решение в повышении урожайности [Н.Е. Марков «Думские речи. Войны тёмных сил» М.: Институт русской цивилизации, 2011, с.75]

За это черносотенцев звали крепостниками, такие характеристики В.И. Ленина определяли терминологию советской историографии, вновь изымая из неё зерно науки. Г. Дума на протяжении речей Н.Е. Маркова постоянно смеялась над ним. Зато профессоров, которых громил Н.Е. Марков, слушали почтительно, а их легенду о партиях, погибающих за великое дело любви, и монархистах, путающихся у них под ногами, всеми силами распространяли. Те, кто профессоров слушал, могли верить им искренне из уважения к учёному званию. Но сами профессора врали сознательно.

Конечно, мало кто был так откровенен, как честнейший Феликс Эдмундович в письме к возлюбленной: «Я врал, и очень врал, потому что я не мог из-за агит. целей очень часто говорить правды, а сказать что-нибудь был должен из практических целей» [Ф.Э. Дзержинский «Я вас люблю…» М.: Кучково поле, 2007, с.166].

В таких частных бумагах мы найдём революционное нутро, узнаем, кто она, революция, как она побеждает. В 1903 г. на съезде конституционных борцов с Самодержавием в Швейцарии Пётр Долгоруков на докладе о своей партии за минувший год, утверждал, что причиной крестьянских бунтов в России является не малоземелье, поскольку в Германии и Финляндии малоземелье ещё большее, а бунтов нет. Причиной же бунтов он зовёт полицейский режим, темноту и бесправие народа [«Либеральное движение в России. 1902 – 1905» М.: РОССПЭН, 2001, с.35].

В действительности конституционная партия всегда знала, что правы монархисты, Марков, а не Шингарёв. Но для информационной войны с Самодержавием их земельная программа была необходима. И Пётр Долгоруков был и остался в партии к.-д. – партии профессоров, а не в Союзе Русского Народа.

Бунтов не было в других местах, потому что в Финляндии их никто не подстраивал. Крестьяне в Полтавской губернии решились на грабёж только после того, как получили на это санкцию от самого Царя: об этом узнал от крестьян управляющий имением Старые Володаги. Подавитель грабежа, харьковский губернатор Оболенский специально собирал крестьян и произносил разъяснительные речи: «крестьяне поверили преступной, безответственной пропаганде революционных элементов и этим были введены в заблуждение». По этой же причине, большинство крестьян не привлекали к уголовной ответственности.

Князь Александр Голицын, бывший сословным представителем в коллегии Судебной Палаты в ходе разбирательства над произошедшими беспорядками и грабежами, передаёт следующее: «из свидетельских показаний и рассказов обвиняемых выяснилось, что крестьяне поднявшихся деревень были подвигнуты на инкриминируемые преступные действия злостной пропагандой неизвестных им лиц, которые появлялись на этих сходках и поощряли эти действия». Когда судья спросил, почему крестьяне решили, что неизвестные лица являются представителями Царя, они рассказали, что среди них был даже самоназваный брат Царя в военной форме, с орденами [А.Д. Голицын «Воспоминания» М.: Русский путь, 2008, с.158-163].

Владимир Гурко, владевший правительственной информацией, пишет в воспоминаниях об организации этих погромов революционной пропагандой, которую вели земские статистики [С.В. Фомин «А кругом широкая Россия…» М.: Форум, 2008, с.252].

В объяснении, составленном 31 июля 1902 г. для министра Плеве, говорится: «достаточно появиться нелепому слуху или даже злонамеренно обронённому слову в этом смысле в их среде, чтобы произвести те дикие погромы» [Ю.Б. Соловьёв «Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг.» Л.: Наука, 1981, с.35].

Проводивший расследование чиновник Сената Г. Коваленский в «Записке о причинах» этих беспорядков сообщает, что крестьяне воспринимают агитаторов-студентов за лиц, выражающих волю Царя, «под влиянием пропаганды», приспособленной к их монархическому мировоззрению. В аналитической записке отмечено также попадание в среду крестьян пропаганды, проводимой среди рабочих в городе, при их возвращении в деревню. В.И. Ленин уже в 1901 г. ставил «задачу – внести классовую борьбу в деревню» [Б.Г. Литвак «О периодизации крестьянского движения в России» // «Вопросы истории», 1986, №3, с.76].

Внесением этой борьбы активно занимались большевики, намеренно разжигая Гражданскую войну в 1918 г. Повторное внесение борьбы в коллективизацию привело к новым миллионным жертвам, каких требовала лженаука социализма, ибо классовая борьба не может происходить без жертв.

Согласно воспоминаниям С.Н. Кривенко, Иван Тургенев рассказывал о силе внушения поддельных приказов среди крестьян: «я иногда боюсь, что какой-нибудь шутник возьмёт и пришлёт в деревню приказ: «Повесить помещика Ивана Тургенева». И достаточно, и поверьте, придут и исполнят. Придут целою толпою, старики во главе, принесут верёвку и скажут: «Ну, милый ты наш, жалко нам тебя, то есть вот как жалко, потому ты хороший барин, а ничего не поделаешь, — приказ такой пришел»» [«И.С. Тургенев в воспоминаниях современников» М.: Художественная литература, 1983, Т.1, с.422].

Опасностью монархического мировоззрения, указывал Иван Ильин, является особенно сильная склонность доверять властям. Однако она становится опасной только в случае нарушения профессиональных и нравственных монархических принципов на любом уровне Самодержавной системы. Революционеры производили такую подмену, расшатывая обоюдное доверие между Монархом, дворянством и крестьянством.

Английский историк то ли в силу слабого знания русских источников, то ли подгоняя всё под свой примитивный подход, пишет про 1902 г. весьма противоречиво: якобы, власти не смогли обнаружить участие в восстаниях «не-крестьян, за исключением нескольких [!] листовок, копии которых к тому времени можно было найти в большинстве [!] деревень». Такое заключение у него сочетается даже с таким наблюдением: «В некоторых отдалённых деревнях слово «студент» стало использоваться в качестве синонима политического активиста или революционера» [Т. Шанин «Революция как момент истины» М.: Весь мир, 1997, с.38-39].

О том говорят сборники правительственных документов по всем областям Империи. Осенью 1901 г. агитаторы вели в Балашовском уезде Саратовской губернии революционную пропаганду о смене государственного строя. В Кутаисской губернии в апреле-июне 1902 г. сотни крестьян участвовали в митингах именно в тех селениях, где вели агитацию высланные из Батума социал-демократы. В августе 1903 г. крестьяне в селении Каспи горийского уезда, рапортовал старший помощник уездного начальника, «как и многие другие крестьяне селений уезда, подпав под влияние пропагандистов антиправительственной идеи», устроили сходку и принуждали к погрому крестьян, противившихся этому [«Крестьянское движение в России в 1901-1904 гг.» М.: Наука, 1998, с.10, 51, 182].

Стоит только заметить, что в данном сборнике, составленном ещё в СССР, революционная хроника перемешана с чисто уголовной. С тем же успехом можно составить полную криминальную хронику в промышленных центрах и назвать её «городское движение». Такое смешение произошло из-за непонимания сути революции. Разрешение на публикацию сборника так и не было получено в СССР, поскольку он показывал всю несуразность советских воззрений.

15 июня 1902 г. Воронежский губернатор писал министру Плеве, что «с февраля месяца текущего года почти во всех уездах Воронежской губернии начала обнаруживаться высылка по почте на имя крестьян прокламаций». Листовки распространяли различными способами: выбрасывали из вагонов поездов, бросали на просёлочные дороги, в полях, в снопах хлеба [В.А. Степынин «Крестьянство черноземного центра в революции 1905-1907 годов» Воронеж: ВГУ, 1991, с.15].

Циркуляр Департамента Полиции используя такие данные информировал всех губернаторов: «распространение среди сельского населения империи революционных изданий осуществляется в большинстве случаев следующим образом: в том или другом районе появляются неизвестные молодые люди, которые, проезжая в железнодорожных поездах и в экипажах, и верхом по просёлочным дорогам, а равно из вагонов и экипажей, или проходя пешком по селам и деревням, разбрасывают имеющиеся у них книжки и брошюры революционного содержания или раздают таковые встречным крестьянам». Также подбрасывают к крестьянские телеги на ярмарках и базарах [Ф.Д. Рыженко «Декабрь 1905» М.: Молодая гвардия, 1980, с.76].

До февраля 1902 г. в Воронежской губернии ничего похожего не происходило. В августе 1903 г. сельский староста сдал в волостное правление новый пакет с социал-демократическим воззванием, присланный почтой [В.А. Степынин «Хроника революционных событий в деревне Воронежской губернии (1861-1917)» Издательство Воронежского университета, 1977, с.37, 43].

Реагируя на такие действия, первая монархическая организация в Воронеже сформировалась в 1903 г. и выпустили листовку с кличем бороться с социалистами. Уже тогда возникла острая нужда в активном противодействии. До 1905 г. в Воронежской губернии не было серьёзных крестьянских волнений. Они начались с более эффективных мер, чем бесконтактное раскидывание бумаг объекту надувательства – с поездок вооружённых агитаторов из партии эсеров. По десятилетиями опробованной схеме крестьянам говорили о скрытой золотой грамоте Царя, дарующей передачу дворянских земель [В.Ю. Рылов «Правое движение в Воронежской губернии 1903-1917» Воронеж: ВГУ, 2002, с.4, 23].

П.А. Столыпин, как передал его собеседник, ставил «во главе погромщиков в Саратовской губернии» «сельских учителей», проникнутых сознанием «анархических или революционных бредней» вместо «патриотического долга» [Партия «Союз 17 октября» М.: РОССПЭН, 2000, Т.2, с.408-409].

В советских воспоминаниях о крестьянских волнениях в Саратовской губернии приводился такой рассказ: «из города к нам часто приезжали ораторы, привозили нелегальные брошюры и листовки. В лесу, оврагах по ночам проводили митинги. Под влиянием городских агитаторов мы стали открыто выражать свой протест против существующих порядков» [А.П. Бородин «Пётр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус» М.: Алгоритм, 2013, с.389].

Саратовский губернатор поэтому «призывал крестьян не верить агитаторам» [П.С. Кабытов «П.А. Столыпин» М.: РОССПЭН, 2007, с.129].

В телеграмме Д.Ф. Трепову 24 октября 1905 г.  Пётр Столыпин сообщал о вызове им «войск, с прибытием которых надеюсь переловить и агитаторов» в нескольких уездах, где начались погромы имений. Его же телеграмма от 25 октября: «большинство учеников училища, разбежавшись по уездам, стали во главе банд» в Аткарском уезде [Д.В. Табачник, В.Н. Воронин «Пётр Столыпин. Крёстный путь реформатора» М.: Молодая гвардия, 2012, с.61-62].

В Архангельской губернии «начало массовому крестьянскому движению в ноябре 1905 г. положило совещание деревенских представителей в Шенкурске, которое должно было обсудить наказ депутату от губернии в Государственную Думу. Неожиданно [!] под влиянием речей депутатов от сельской интеллигенции [тех же учителей] совещание приняло радикальный оборот» [Л.Г. Новикова «Провинциальная “контрреволюция”. Белое движение и Гражданская война на русском Севере» М.: НЛО, 2012, с.35].

В статье Д.Н. Казакова «Уржумские революционеры и крестьянские бунты» подробно рассказывается об активной агитации интеллигенции в селе. «В 1904 г. около д. Шаваржаки Кичминской волости врач Торьяльской больницы А.В. Бодров провёл тайную маевку. Поддерживал революционеров и уржумский врач Львов». Учитель Данилов, как сообщал полицейский отчёт, участвовал в попытке крестьян обезоружить стражу. http://urzhum-uezd.ortox.ru/glavnejjshie_sobytija_v_istorii_urzhumskogo_uezda/view/id/1177576

Директор Департамента полиции А.А. Лопухин 8 декабря 1904 г. доложил Императору, что в ходе подавления восстания полтавских и харьковских крестьян только в трех небольших селениях «попутно отобрали 120 революционных брошюр, своим растрёпанным и запачканным видом красноречиво свидетельствовавших о количестве мужицких рук, через которые они прошли» [«Отечественная история», 2000, №6].

Продолжение