Презентация книги С.В. Зверева "Генерал Краснов. Как стать генералом".
Стр.2
В 1869 году, когда П.Н. Краснов появился на свет, талантливый русский писатель и офицер Всеволод Крестовский опубликовал роман «Панургово стадо». В дальнейшем Краснов выступит несомненным продолжателем литературных традиций Крестовского, изобразившего весь спектр приёмов революционных провокаций, одурачивания и натравливания общества на власть. В этом романе давалась картина поразительного диктата над общественным мнением в среде интеллигенции:
«мало-мальски самостоятельному человеку просто жить нельзя! — Чуть высказал мнение, несогласное с большинством — сейчас шпион, сейчас подлец! Да это хуже всякого рабства».
«среда, действительно, тот же палач и деспот».
Но самая блистательная формулировка Крестовского, конечно, следующая, только послушайте:
«Должность либерально-прогрессивного доносчика, должность литературного палача, производящего торговую казнь над именами и мнениями, стали почётными. Из разных углов и щелей повыползали на свет Божий боксёры и наёмные убийцы нигилизма, жандармы прогресса, будочники гуманности, сыщики либерализма — всё это были великие прогрессисты на пути общественного падения».
То есть уже в год рождения Краснова, тоталитарный диктат либерализма, конституционализма, социализма и коммунизма, наставлявших на служение "гуманистическим идеалам человечества”, в обществе был столь силён, что значительно угрожал устоям Российской Империи. Ведь здесь, фактически, перечислены все причины для того, чтобы пала власть Православных Царей и началось правление Ленина и Сталина точно по приведённым революционным традициям тоталитарного террора.
Недаром, в эмигрантских воспоминаниях «Памяти Императорской Русской Армии», генерал Краснов высоко оценил воспитательное значение произведений Крестовского. Конечно, «Панургово стадо» – это роман, однако, подобно художественным произведениям Краснова, роман Крестовского достаточно точно отображал хорошо знакомую ему современность и её важнейшие социальные проблемы. Насколько важными и точными были выводы Крестовского, можно судить по сопоставлению их с самыми актуальными темами, поднимаемыми ведущими русскими идеологами охранительного направления уже в то время, когда Краснов писал свои первые книги.
В 1896 г., когда появился первый, и чрезвычайно удачный, исторический роман Краснова «Атаман Платов», 27 лет спустя после Крестовского, Василий Розанов в близком к Победоносцеву журнале «Русское Обозрение» напишет поразительные, до боли режущие строки: «Быть православным не по метрике только, монархистом – и притом вслух, это значит быть выброшенным за борт текущей жизни, остаться без приюта, в нужде и чуть не на голодную смерть (Достоевский, К. Леонтьев, Н. Страхов). «Монархия», «православие»… - это тайна, которую их прозелиты в России могут передавать друг другу только шёпотом» [В.В. Розанов «Эстетическое понимание истории» М.: Республика, СПб.: Росток, 2009, с.478].
В подтверждение тому слева, поэт Александр Блок, певец революционного подвижничества, начитавшись Брэма Стокера, в печати открыто звал покойного обер-прокурора Константина Победоносцева упырём и вурдалаком. Вместе с тем, А.А. Блок, состоявший в родстве с П.Н. Красновым, в 1901 г. на себе испытал сохраняющуюся десятилетиями систему слежки и преследования монархистов. «Студенты бойкотировали лекции и экзамены и следили за тем, чтобы те и другие не посещались ни товарищами, ни профессорами». Профессора-монархисты, разумеется, игнорировали бойкот. И когда Александр Блок пришёл на такой экзамен, то «был оскорблён каким-то студентом, принявшим его за изменника и бросившим ему в лицо ругательство» [М.А. Бекетова «Воспоминания об Александре Блоке» М.: Правда, 1990, с.54-55].
Вот как будочники прогресса и сыщики гуманизма добивались "товарищеского” единодушия. Надо было обладать сильной волей и стойкими монархическими убеждениями, чтобы перебороть либеральных доносчиков и литературных палачей. Блок не обладал ни тем, ни другим.
Стало быть, Краснов, выбирая военную службу и борьбу за идею Самодержавия, ставил себя в самое затруднительное положение. Много денег на многотрудной службе не заработаешь, писателя-монархиста общество непременно предаст забвению, как она поспешила похоронить Крестовского. А в обществе старорежимного офицера будут считать то ли врагом народа, то ли умственно отсталым. Без преувеличений. В эмиграции, будучи уже всемирно известным писателем и политиком, Краснов с грустью вспоминал тогдашние общественные настроения на примере оценок своей семьи: старший брат, Андрей Николаевич Краснов, умный был детина, стал уважаемым профессором естественных наук. Средний был ни так ни сяк – инженером. Младший вовсе был дурак – пошёл в офицеры.
Существование сильнейших предубеждений против Империи и её защитников, военных и монархистов, не доказывает ни того, будто та интеллигенция была права, ни даже какого-то обреченного состояния Империи. Ничего подобного.
Ведь интеллигентские хождения в народ заканчивались провалом, несмотря на некоторые успехи в дезинформационной обработке населения, которая представляла тогда наибольшую опасность.
То, что никакого системного политического кризиса Российской Империи, на тему которого сочиняли тома литературы советские историки, на самом деле не существовало, находит сейчас всё большее признание. Но не в массе отечественных и зарубежных историков, а в избранных лучших работах, т.к. инерция мышления и ориентировка на советскую историографию заставляет многих историков переписывать заведомо несостоятельные характеристики, обусловленные политической цензурой и антимонархической идеологией, демократической на Западе и советской в СССР. Ровно по тем причинам полностью несостоятельны и советские характеристики Краснова.
Показательна, например, последняя дискуссия в «Вопросах истории» за 2011 г., №3, где д.и.н. Михаил Давыдов демонстрирует подтасовки, на которые идут фальсификаторы «голодного экспорта», формулы «недоедим, но вывезем» относительно Российской Империи. Этот голодный экспорт являлся, по выражению историка, любимым мифом «народнической литературы и их преемницы – советской историографии». Т.е. мифом, создававшимся ещё при Российской Империи в интересах революции.
Требуются целые книги, посвящённые антимонархической мифологии, и к счастью, таких книг становится всё больше. Образцовой работой можно назвать обзор Ольги Большаковой «Власть и политика в России XIX –начала XX века. Американская историография» М.: Наука, 2008. В названной монографии проводится систематический разгром американской историографии, демонстрация несостоятельности объяснения русской революции вымышленным системным кризисом и отсталостью Империи.
Вот, что она пишет по одному из таких сочинённых кризисов:
«Таким образом, из американской историографии неизбежно должны были исчезнуть такие существенные прежде для неё проблемы, как «истоки русской революции», «кризис старого режима» и одна из его главных составляющих – «аграрный кризис». Как уже упоминалось, тезис об «аграрном кризисе» в России конца XIX в. Был опровергнут в 1980-е годы Дж. Симмзом, П. Грегори, Э. Уилбур и другими учёными, чьи исследования показали устойчивую тенденцию роста сельскохозяйственной производительности в России, повышение уровня жизни крестьянства и рост дохода на душу населения. Однако общепринятое мнение о наличии аграрного кризиса как составляющей «кризиса старого режима» продолжало главенствовать в историографии, школьных и университетских учебниках».
Тем самым, не только американская, но в значительной степени и советская историография в соответствующих оценках Российской Империи совершенно ненаучна, но продолжает главенствовать в учебниках и массе публикаций, игнорирующих достижения исторической науки как в США, так и в РФ.
Однако историки Русского Зарубежья за десятилетия до упомянутых американцев доказывали поступательное развитие Империи и отсутствие выдуманных кризисов. С.С. Ольденбург, С.П. Мельгунов, С.Г. Пушкарёв изначально занимали самые продвинутые позиции по многим ключевым вопросам. В своей книге я продолжаю линию преемственности монархической и зарубежной историографии, делая краткий обзор её выводов, в сравнении с достижениями современных историков.
Названные выдающиеся историки в эмиграции не работали в институтах истории, и, в отличие от советских исследователей, были оторваны от архивов, но они компенсировали это максимальным охватом опубликованных источников и возможностью делать выводы, не зависящие от политической цензуры. Это и дало свой результат.
Поэтому, возвращаясь к предшествующим биографиям генерала Краснова, скажу, что недостаточно работать в архивах, чтобы вести правильные рассуждения. Это доказывает советская историография, или, к примеру, первая современная биография генерала под названием «Атаман Краснов» Александра Смирнова. Она появилась в 2003 г. Её автор работал со следственным делом Краснова из архива ФСБ и отлично продемонстрировал, что преждевременно осваивать архивы без предварительной подготовки. Опора преимущественно на предсмертные допросы 1940-х годов, а не на прижизненные публикации, без сколько-то значительных дополнительных источников, привела к многочисленным ошибкам. Только малая часть из них перечислена в петербургском журнале «Новый часовой» за 2004 г. в рецензии К.М. Александрова и Г.Г. Вербицкого.
Также, А.А. Смирнов в своей биографии не использовал большинство из написанных П.Н. Красновым книг и прошёл мимо качества публицистики своего героя в дореволюционную эпоху.
Этот вопрос является дискуссионным ввиду преобладающей известности отзыва А.И. Деникина о Краснове в книге «Путь русского офицера», по сравнению с другими мнениями.
В дополнение к ним, в самом начале 1920-х А.Г. Шкуро занёс в записки утверждение о частом внимании к запоминающейся увлекательности трудов военного журналиста: «Ещё юнкерами мы зачитывались статьями подъесаула П. Краснова, писавшего по казачьим вопросам». Приписанная им атаману Краснову мания величия относится только к периоду правления Доном и отражает репутацию среди чинов Добровольческой Армии, где не доставало осведомлённости для точной оценки нежелания атамана подчиняться Деникину [А.Г. Шкуро «Записки белого партизана» М.: АСТ, 2004, с.189].
Вопрос о мании величия уже рассмотрен здесь относительно Академии Генштаба, в которую рвался Деникин, и которую бросил Краснов, а также по примерам отказа от атаманства в 1918 г.
Не будучи карьеристом, Краснов стремился к иному – стать лучшим во всём, чем он занимался на каждом занимаемом месте. Это значило – стать лучшим кавалеристом – и Краснов занимался конным спортом, закончил Офицерскую кавалерийскую школу, преподавал в ней, писал инструкции по выездке лошадей, инспектировал кавалерийские части. Краснов хотел стать лучшим писателем, и для этого работал над полковыми историями, историей донского казачества и Российской Империи, добиваясь самообразованием не типового, а исключительного профиля знаний, куда входила также художественная литература и философия. Краснов мечтал затмить иностранных авторов приключенческих романов, и для этого совершал путешествия в Эфиопию, на Кавказ, Крым, по Дальнему Востоку, в Японию, Китай, Индию.
Возвышение Краснова в мае 1918 г. подтвердило его успех в наработке исключительных данных офицера и писателя, когда донское казачество нашло в нём самого достойного и способного своего представителя.
То, что генерал Краснов был «весьма одарённый» человек, патриот и монархист, заслуженно и многократно признаётся в диссертации на соискание степени кандидата исторических наук Артемия Тучапского, защищённой в 2006 г. в С.-Петербурге. Её автор работал в петербургском Центральном государственном историческом архиве, в РГВИА и ГАРФ. Это, конечно, прекрасно. С архивом ФСБ работать тоже отлично. Однако нельзя сказать, что защищенная диссертация «Пётр Николаевич Краснов: судьба русского офицера» лишена недостатков.
По всей видимости, вследствие нехватки должной систематичности в работе, в автореферате диссертации появились такие ошибки, как: Краснов «принимал участие в войне европейских держав с Китаем». Он написал небольшую книжку о войне с Китаем в 1900 г., но сам не принимал в ней участие, в чём легко можно убедиться, сверившись с послужным списком Краснова (А.К. Тучапский использовал составленный в 1910 г. «полный» список), но к этому выводу можно прийти и без архивных источников, по имеющимся литературным публикациям. А ко времени путешествия в Китай в 1901-1902 годах, разумеется, штурм Пекина остался в прошлом и ни в какой войне Краснов участия не принимал до сражений с Японией.
Артемий Тучапский поверил лживым мемуарам комиссара Войтинского, передав своими словами, будто «первые требования прислать в Петроград надежные части были получены командующим и комиссаром Северного фронта вечером 23 октября». Эти самооправдательные сочинения опровергаются документами, для знакомства с которыми также не требуется работа в архивах. Требования были отправлены и получены не раньше 25 октября 1917 года.
«Очень небольшие потери с обеих сторон» в результате боя под Пулково также являются следствием удивительной неосведомлённости о множественных данных о крупных потерях со стороны красных.
Далее Тучапский пишет о Краснове: «большевики не торопились расправиться с ним, и вечером 2 ноября освободили». 2 ноября Краснова не освободили, а посадили под домашний арест, иначе говоря – переместили из Смольного на квартиру. Удивительная скудость использованных источников и исследовательская пассивность автора диссертации привела к тому, что А.К. Тучапский, вместо того, чтобы взяться за решение значительнейшего вопроса о том, давал ли генерал Краснов большевикам честное слово или нет, объявил, что Краснов «обвинял в нарушении честного слова большевиков», а большевики обвиняли в том же Краснова. И всё!
Самому подробному описанию похода на Петроград и решению проблемы о расхождении свидетельств посвящена 4-я часть моего исследования «Генерал Краснов. Монархическая трагедия», которая так и называется: «Честное слово генерала».
Неполнота биографического описания выражается в обрыве диссертации на эмиграции Краснова в 1920 г., что также является следствием боязни трудностей в освещении проблемного периода жизни в Зарубежье. Наряду с некоторой неудовлетворительностью, диссертация, обладающая множеством несомненных достоинств в выяснении качеств личности генерала Краснова, никак не повлияла на повышение знаний о генерале Краснове в обществе. Автором не было издано специальной монографии, единственные публикации статей относятся к периоду до защиты диссертации и относятся к малочитаемым вузовским сборникам. Т.е., можно подумать, для теперешнего заместителя директора Суворовского музея (С.-Петербург) биография Краснова не является делом всей жизни, чтобы пойти дальше, чем защита одной диссертации.
Следует сказать и о недостатках опубликованной моей первой книги. В ней обнаруживаются некоторые незначительные опечатки. Далее, могу назвать, несколько более слабую манеру письма, по сравнению с продолжением, т.к. основной текст этой книги был написан в 2008 г. и это, по сути, первый крупный писательский опыт, прежде за мной водились публикации нескольких статей и менее крупные главы. Работай я над тем же началом теперь, схема книги была бы другой, там мог быть и теперешний историографический обзор. Но дело в том, что генерал Краснов заслуживает и барсуковских 22-х томов о Михаиле Погодине. О нём можно писать сколько угодно, особенно, если располагать личным архивом писателя, который сейчас находится в Свято-Троицкой Духовной семинарии в Джорданвилле (США).
Однако, в условиях не изученности биографии Краснова, неопубликованные данные качественно не отличаются от опубликованных, но необработанных. Только на определённом уровне изучения для углублённого исследования требуются дополнительные данные. Пока что таковыми могут послужить материалы периодической печати – публикации Краснова в газетах «Русский Инвалид», «Свет», «Новое время», в журнале «Разведчик» и многих других. Ознакомиться с ними в полном объёме у меня прежде не было решительно никакой возможности. Из этих материалов при выявлении можно было бы составить дополнительные тома сочинений П.Н. Краснова.
В моей первой книге, как и в последующих, использовались материалы периодической печати Российской Империи, но основной упор делался на ознакомление с книгами Краснова. Мне не удалось обнаружить романы «Потерянные», «Элла Руллит» и 1-й том «Года войны», все остальные книги Краснова, изданные в Российской Империи, были обнаружены, прочитаны и использованы в книге.
Самый большой временной охват, по сравнению с другими главами, с 1752 по 1914, при небольшом объёме первой части, привёл к тому, что она носит обзорный характер, и только ключевые места биографии Краснова, политической теории и истории Империи находят в ней подробное рассмотрение.
Теперь следует вернуться к борьбе генерала Краснова, упомянутой в аннотации к моей книге. Это была борьба с внешними врагами – в войне с Японией. Более же постоянной велась борьба за Российскую Империю, борьба с теми интеллигентами, которых Александр Блок в знаменитой речи за 1918 г. называл рубящими сук, на котором они сидели, устраивающими пожар, а когда подготовленная ими революция наступила, забегавшими с криками: горим, горим!
Краснов заранее понимал, что революционная интеллигенция спалит всю Россию, и последовательно защищал Самодержавие, видя в этой обороне суть своей профессии военнослужащего и журналиста. Необходимо снова коснуться уровня сознательности политических убеждений Краснова, поскольку Александр Блок, сознававшийся, что поджигал Империю вместе со всей интеллигенцией, вместе с тем признавался буквально: «я политически безграмотен» [А.А. Блок. Сочинения. Л: Художественная литература, 1982, Т.4, с.228, 238].
Критика Самодержавной Монархии, по большей части, велась совершенно безграмотно. Требования уничтожить Самодержавие носили деструктивный характер, как показал опыт Временного правительства и СССР, демократические и социалистические модели оказались провальными. Достойной альтернативы Самодержавию не существовало.
Либералы, преклоняющиеся перед Западом, требовали установления в России конституционного строя, беря за образец парламентскую монархию. Они не принимали во внимание, что в то же самое время Царствования Императора Николай II, в середине 1890-х «детская смертность в непревзойдённом индустриальном Бирмингеме составляла почти сто на тысячу родившихся. Более 12 миллионов англичан (из общего населения в 45 миллионов человек) жили на грани хронического голода» [А.И. Уткин «Неизвестный Черчилль» М.: Алгоритм, 2011, с.20].
Т.е., объяснение революции в России тяжкой жизнью рабочих и крестьян есть результат политических подтасовок и двойных стандартов. В Англии рабочие жили ничуть не лучше, крестьяне в Англии угнетались арендодателями земли, вовсе не владея ею, в отличие от того, как получили землю крестьяне в России через выкупные платежи. Государственная мощь Британии основывалась на эксплуатации колоний, по масштабам и жестокости, ничем не отличавшейся от нацистской оккупации.