Сталинистская мифология Семанова, спихивающая все вины коммунизма на Троцкого и евреев, характерно отличает ограниченность его суждений от решительного монархизма книг Глазунова и Солоухина. Только последняя «Чаша» Солоухина страдает преувеличениями реставрационных процессов при позднем Сталине, по-видимому, из-за массового сталинистского окружения и малочисленности идейно выдержанных монархистов. Культ Сталина поддерживался поклонением 1945-му году, а монархическое возрождение в 1990-е едва успело начаться, заслонённое демократическим бумом. Станислав Куняев называет монархистами позднего СССР Святослава Рыбаса, Олега Михайлова, Виктора Лихоносова, Павла Горелова
Видимое сближение В.А. Солоухина с представителями Русского Зарубежья, донёсшими национальную идею незасорённой сталинизмом, оказалось недостаточным. Советская обстановка влияла на проявление напрасных надежд на Б.Н. Ельцина.
За 1990 г. видеозапись общения с публикой Ильи Глазунова показывает его неверие в партии и смелое обращение: только от вас зависит, будет ли прекращено Смутное время Перестройки выбором Царя. Художник напрямую рассказывал слушателям о спасительном и священном характере Царской власти. Показательно дружное осуждение советской интеллигенцией личности Глазунова и его творчества в беседе с ведущим передачи: в один голос твердили об оторванности от жизни, своей неприязни к нему, его одиночестве, упрямстве, незнании истории, плакатности гениальных, всюду признанных картин (Илья Глазунов и Урмас Отт в программе «Встреча»).
Зафиксированное отторжение от русскости Глазунова основного потока настроений, сползающего от большевизма к западничеству, весьма закономерно. Как и выпады в адрес Глазунова из лагеря сталинистов теперешнего «Нашего современника». Куняеву и Лобанову пришлись не по нраву и сияющие одежды полков Белой Гвардии – посвящённые ей строки успели появиться в СССР [В.А. Солоухин «Стихотворения» М.: Советский писатель, 1990, с.358].
Останавливаться на критике Белого Движения нужно, как делают В.В. Кожинов или С.В. Фомин, для недопущения чрезмерного раздувания одного из положительных проявлений русского национализма. Белая идея контрреволюционной борьбы имела максимальную актуальность в годы советской власти. После её падения она теряет первенствующее значение, т.к. теперь основную угрозу для России представляет не коммунизм, а демократия и западничество, следовательно, основной положительный пример для русских представляет монархический опыт. Белое Движение не носило безусловно антидемократического характера и не имеет тех достижений в области государственного и социального устройства, какие имеет Монархия, с её несравнимо более богатым опытом и качественным превосходством.
Временный антисоветский оптимизм Солоухина сочетался с неточностями деленинизационной работы «При свете дня» (1992). Её перехлёсты также отмечал Кожинов, как компрометирующие соседствующую правду. Красноярские историки часто указывают на фактические неточности следующей работы Солоухина «Солёное озеро» (1994) о Гражданской войне в Хакассии, с героями-монархистами и новыми напоминаниями о достоинствах Российской Империи. В 1995-м удалось опубликовать написанную 20-ю годами ранее «Последнюю ступень», не принятую «Нашим современником» Куняева и «Москвой» более близкого ему по монархическим убеждениям главного редактора Леонида Бородина, просившего автора смягчить драматическую развязку романа. В последнем интервью В.А. Солоухин говорил о неизменности своих монархических убеждений – демократический опыт укреплял в них.
И.С. Глазунов в «России распятой» также не всегда может быть точен. Главы о Пушкине старадают некритическим пересказом эмигрантских антимасонских гипотез Б. Башилова и В.Ф. Иванова, требующих доказательств и зачастую невероятных. Тем не менее, отдельные их ошибки не отменяют принципиальной правоты националистического устремления мысли Ильи Глазунова. Свою эпоху Солоухин и Глазунов знают лучше отдалённой истории и представляют максимальную ценность как деятели современного искусства.
Сергей Семанов бранит сумасбродность Хрущёва, отмечает консервативность Брежнева, русофобию Андропова, разрушительный характер перестройки и реформ. Весьма по нраву ему китайский коммунистический опыт.
С таким багажом национализм Семанова – это советский патриотизм, приправленный голословными декларациями Православия и основывающийся на приоритете природных русских достоинств, будто бы неуничтожимых, не изменяемых непоправимо советским влиянием. Нынешняя культурная повреждённость признаётся, но положительной программы действий Семанов не даёт. Мало говорят о его собственной культурности призывы всех разогнать и грубые отзывы по адресу лиц, пользующихся незаслуженной, по его мнению, славой.
Опасность советской идеологии прорывается в признании Семанова: будь он подростком, «сколотил бы себе крепкую команду и дальше «брал» бы владельцев «мерседесов», приносил бы деньги маме, приносил другим, помогал», т.е. наводил бы «справедливость», создав «банду». «Я бы не стал колоться, когда рядом стоит «мерседес»… Чтобы я это стерпел? Ни за что!» («Русский клуб», с.472, 477).
Какое уж тут Православие с прописной буквы. В русле советской идеологии никуда не деться от ленинской формулы «грабь награбленное», С.Н. Семанов очень последователен. Ему тут и террористический опыт другой социалистической партии пригодился: «У эсеров, кстати, был лозунг: «в борьбе обретёшь ты право своё» ». Называя революцию формой общественного умопомешательства, Семанов демонстрирует собственную одурманенность идеологией экспроприаторов, всегда направленной на уничтожение традиционной русской культуры, политической и религиозной (народники лишь за консервацию общинности в социальной сфере).
С.Г. Кара-Мурза, чьи советско-русские взгляды во многом совпадают с Семановым, до клятвы в готовности создать банду, насколько мне известно, не опускался. Но его восхваление даровых квартир, дешёвых авиабилетов и чувства социального равенства в «Манипуляции» и «Совке» – всё тот же материалистический плен.
А.И. Солженицын по этому поводу в 1950-е замечал: «Да в любом хорошем свинарнике есть и равенство, и сытость! Вы нам – нравственное общество дайте!» («В круге первом»).
И что положительного предлагает Семанов с 1930-х по 80-е? «Не было расслоения общества. Общими были интересы. Люди рождались, жили и умирали примерно одинаково» – министры как рабочие.
Да. Точно. Узнаём свинарник любой антиутопии. Для того, чтобы видеть в этой одинаковости не серую безликость и пустоголовую бездумность, надо быть одержимым бессмертными принципами 1789 г. Чем достигается одинаковость: запретом неприятной правды о революции, промывкой мозгов с детских садов, где висят портреты Ленина и говорят о его гениальности, со школы, где принятие в пионеры означает обязательность принесения клятвы «бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия».
Позарез нужна одинаковость искажённых исторических знаний о России: только обезобразив её до уродства, можно воспитать чувство гордости за Советский Союз. Только выбросив из национальной культуры врагов революции, можно утвердить её правоту. Только воспитав атеиста, можно быть уверенным в его верности идеалам коммунизма.
Какой националист способен принять за идеал такой свинарник? Только замкнутый на советской культуре, ведущий свою родословную из террора 30-х, расчистившего ему дорогу наверх. Националист, из карьеристической осторожности раньше кропающий цитатки из Ильичей, или безразличный к политической культуре – «футбол, рыбалка» – умиляется Семанов общностью благородных интересов председателя советского правительства и простого рабочего.
Отслуживший солдат мог поступить в любой ВУЗ. «Теперь тот несчастный парень лишён всего», – жалуется Семанов.
Похоже, всё для Семанова – значит лезть по головам. Стратификация общества существует всегда, и всем выбиться наверх невозможно. Социальное расслоение функционально нужно самому обществу, его невозможно уничтожить – это элементарные истины социологии. На сей счёт могут существовать лишь разного рода иллюзии: о всех угнетающем дворянстве или о неограниченных возможностях при демократии (её пустоголовые адепты то и дело отвергают Монархию из-за невозможности в ней стать президентом).
Все мечтатели о президентском кресле не садятся в него независимо от того, прилагают к тому старания, или нет. Тот единственный, кто продавливает кресло годами, получает его для обслуживания интересов назначившей его финансовой и партийной элиты. Аналогичная партийная элита в СССР требовала образцового выслуживания. «За блага в виде специальных пайков, в виде званий Героев Социалистического Труда надо платить. Надо служить верой и правдой, жертвуя своим именем, своим званием писателя». Так и было до настоящего националистического чувства, до встречи с монархистом: «Вместо послушного, нерассуждающего безмозглого и слепого, слепо повинующегося, подстриженного под общую гребёнку, талдычащего общие слова и лозунги советского робота, вместо обкатанной детальки в бездушном государственном механизме ты превратился в живого человека, в единицу и личность» [В.А. Солоухин «Последняя ступень» М.: Русскiй мiръ, 2007, с.21, 410].
Вот почему Иван Ильин определял национализм как важную часть «Пути духовного обновления». Для националиста немыслимо предпочитать рабство перед коммунистической, фашистской, демократической или иной партией, или рабство перед олигархией банков и корпораций. Националист выберет подчинение служивому сословию вследствие его государственных заслуг и умений. Критика разумного сословного принципа не может предложить более достойный тип неравенства, она лишь замалчивает его для общественного успокоения и самодовольства.
Про систему привилегий, решающую силу личных знакомств, организованную преступность в СССР знали всегда. Приведём формулу из романа В.П. Крапивина за характерный 1981 год:
«Можно купить в магазине дублёнку? Нельзя. А люди в дублёнках на каждом шагу. Можно купить хорошую книгу? Фиг. А познакомься с директором магазина», – объясняет молодой бандит, оправдывающий свою деятельность той самой несправедливостью, какой Семанов – грабёж владельцев мерседесов.
Часто ссылающийся на положительное нравственное и образовательное воздействие дореволюционных изданий с «ятями» на своих героев, В.П. Крапивин дал лучшее в детской литературе СССР, но был и остался одиноким романтиком, огороженным самыми чудовищными поучениями: «девушка из дворянской семьи» отказалась «от семейного счастья и выбрала опасный путь революционерки-подпольщицы», «организовала покушение на жизнь «императора всея Руси» Александра II и вместе со своими товарищами по партии «Народная воля» готовила бомбы для его убийства». Проповедь террора и свободы выворачивает наизнанку уроки нравственности: «всё зло заключается в существенных экономических отношениях» [В.Н. Фигнер «В борьбе» Повесть, 2-е изд. Л.: Детская литература, 1980, с.3, 45].
Примеров в книге Крапивина набрано множество, как специально для Семанова под несчастного современного парня: «Тихо-мирно брал взяточки у поступающих в институт. А один раз взял да промахнулся – не сумел устроить оболтуса. У того родители расшумелись, дошло до прокуратуры». Таков хвалимый Семановым брежневский золотой век.
Там же про растаскивание всеми добра с каждого предприятия, о чём знали все в СССР. И чем современный криминал лучше? Всё одинаково по принципу. В массе художественных произведений того времени своевременно и точно описан образ жизни в СССР, чтобы современный национал-большевизм не дурил головы несчастным "лишённым всего” всхлипываниями о невозвратном свинарнике.
Дополняя романы, тянет сослаться на то, как в гениальном расследовании гибели группы Дятлова «Смерть, идущая по следу» Алексей Ракитин дал избавляющую от иллюзий о сверхдержавном величии сталинского наследства картину того, что собой представлял Советский Союз к 1959 г. http://murders.ru/Dyatloff_group_1.html
Заслуживает внимания и группа современных экономистов, учёных и членов КПРФ, мало что смыслящих в сословном строе и монархическом режиме, но замечательно охарактеризовавших известный и симпатичный им СССР в главе «Поражения социализма». Тот Госплан, на который молились герои «Битвы в пути» Г.Е. Николаевой (1957): «Яви своё могущество!», – оказался не в состоянии с должным успехом воспользоваться тем, для чего, собственно, уничтожали класс капиталистов – перераспределить «прибавочный продукт. Он стал главным растратчиком ресурсов», ушедших вместо карманов капиталистов на гонку вооружений. Плановая система для приоритетной тяжёлой промышленности требовала утверждения всех программ, условий, цен, в московских кабинетах и постоянного присутствия контролирующих комиссий на заводах. Необходимость подстраивать производство под постоянно повышаемые плановые показатели ломала естественный характер развития производства и вынуждала идти на подтасовки нормативов продукции. Склады завалены неликвидным товаром.
«Производство, работая ради производства, перерабатывает огромное количество материалов и электроэнергии. Деньги в производственной сфере превратились в пустую формальность, а в сфере потребления фактически превратились в талоны, по которым население может получить товары первой необходимости, потому что прилавки магазинов пусты. Структура производительных сил не вяжется уже со здравым смыслом. Система из стадии идиотизма переходит в стадию развитого идиотизма» [«Заблудились в эпохе» Новосибирск, 2003, с.89-93].
Разумеется, вследствие этого развивается особая привилегированная сеть обслуживания элиты, чёрный рынок и повальная криминализация. 90-е воплотили старую советскую практику: «это не воровство, а равномерная делёжка» (В.П. Крапивин).
Точно такой по смыслу девиз П.Н. Краснов приписал увлекающемуся горьковскими коммунистами-босяками представителю младшего поколения, в котором в конце XIX столетия «росло далёкое будущее России», – «Мы, новые люди, не признаём воровства. Правильное распределение достатков» [П.Н. Краснов «Опавшие листья» Екатеринбург: Посылторг, 1995, с.11, 366].
В.Р. Соловьёв находит главную причину распространения криминальных методов в той же коммунистической формуле: «надо делиться». П.Н. Краснов достаточно объясняет ошибочность мнения телеведущего, будто «главная проблема коррупции в России заключается не в слове «коррупция», а в слове «Россия». Для нас это образ жизни» [В.Р. Соловьёв «Империя коррупции» М.: Эксмо, 2012, с.258].
Отнимать и делить нужно тем, кто не видит в жизни более никакого смысла, кто не имеет религиозных и национальных идеалов. Опасна денационализация. Настоящие русские доказали свои достоинства, когда отправились умирать за Россию против коммунистической интернационализации, значение чего не следует забывать критикам белогвардейцев вроде Р.М. Абинякина, увлекающимся психическими повреждениями самомнения и садизма, какими чревата любая война. Белые поставили русскую идею выше своей жизни: «Они честью не торгуют. Их честное имя за валюту не купишь. Их спекуляцией не соблазнишь! И честь они предпочитают жизни!» [П.Н. Краснов «Понять – простить» М.: Интелвак, 2000, с.187].
Достаточно посмотреть любой популярный, "народный” советский фильм, чтобы поразиться повальной одержимости шматьём. Причины будущего падения СССР так и бьют в глаза. Коммунизм обещал материалистический рай на земле. Соответственно, у воспитанных на коммунизме граждан возникает ложное ощущение его реальности не по уму, а по встреченной одёжке, там, за рубежом. Н.С. Хрущёв отразил мнение всего коммунистического общества, когда ляпнул: у них коммунизма больше чем у нас.
В 1969 г. озабоченный еврейским благополучием диссидент передавал надежду американцев на культурно-бытовую диффузию Запада, джаз и мини-юбки (А.А. Амальрик «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года»). Возникший в СССР всеохватный культ западной материальной культуры, одежды, техники, закономерно перерастал на все её области, в искусство, не минуя политическую культуру.
Опыт СССР определённо доказал необходимость отказа от социализма – т.е. от плановой системы, провальность которой заранее доказывали монархисты Российской Империи. Однако, требуется сохранение государственной узды над капитализмом. Такой уздой может быть только Монархия, поскольку в любой демократии капитал правит страной и является источником власти, контролирующим её, а не наоборот. С.Н. Семанов, пропагандирующий пустословный новый социализм или прежний «развитой идиотизм», так и не сумел пройти все ступени осознания русской идеи, какие осилил В.А. Солоухин полвека назад, отвергнув социализм и демократию.
Бескомпромиссные противники советского строя приводили всегда одни главные доводы. В 13 лет «шок от прочитанных в подшивках старой «Нивы» подробностей об убийстве царского семейства на всю жизнь отвратил меня от утвердившегося у нас режима» (Л. Самутин «Я был власовцем»). Инок Ипполит рассказывал про своего отца: «Имея злобу на коммунистов, высказывал сожаление о судьбе царственных мучеников» («Николай II: Венец земной и небесный»).
Как все советские люди, Семанов отмахивается "слабостью” убитого Императора, непризнанием самого Царского достоинства ввиду отречения. Насильственный его характер отрицается и настойчиво пропагандируется добровольность (эта ошибка не изжита даже Солоухиным). Дурное знание истории последнего царствования видно у Семанова по вождистскому культу П.А. Столыпина, предпочтению святости Царя Николая II мужицкой грубости Александра III, приписыванию ему слов о бессмысленных мечтаниях, относящихся к 1895 г.
Для людей, преданных традиционным русским устоям, частичные сталинские реставраторские потуги будут неприятны, как «народность» эсеров или спекуляции язычников на "родноверии”. Коммунисты или неонацисты одинаково стремятся присвоить чуждую им по внутренним принципам русскую принадлежность. Им всем это нужно для укоренения в общественном сознании и его дальнейшего захвата.
Большевизм смог утвердиться в России только благодаря последовательному уничтожению русской политической и экономической культуры и её носителей, постепенной выбраковки – белогвардейцев, священнослужителей, казаков. Новая советская культура, переработавшая марксизм под русские условия, на что так часто ссылаются национал-большевики, совмещается с куда более значительной переделкой русских под ленинизм.
Любой несогласный с ленинской доктриной испытывал в СССР постоянное недовольство необходимостью публичной лжи или молчаливого с ней согласия. О невыносимом чувстве осознания лжи пишут не только власовцы: «неизбежность постоянного притворства, невозможность быть самим собой, открыто жить со своими собственными симпатиями и антипатиями – ещё больше озлобляла душу» (Самутин). Ровно об этом писала в дневниках Ольга Берггольц. С.В. Житомирская в мемуарах «Просто жизнь» передаёт мнение узников, считавших лагеря единственной свободной зоной в СССР, дарующей избавление от цепей советской идеологии, образа жизни, лицемерия и лицедейства. Эмигрантский поэт Георгий Иванов выразил ту же мысль:
«И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках».
Надо только не забыть, что тюремная культура съедает настоящую, никак не являясь консервантом для вековечной жизни. По несопоставимости числа заключённых в СССР и в Российской Империи, советская культура в значительной степени получила криминальный налёт, широко отражённый в литературе, языке, кинематографе, на эстраде.
Не пройдя все ступени Солоухина, С.Н. Семанов вполне осознал «тайну времени». Очень полезные наблюдения сделаны Семановым при рассмотрении справочных изданий как формы идейной борьбы через проталкивание евреями соплеменников, воздание им преувеличенных оценок, при игнорировании или осуждении национально ориентированных писателей, тем более, если они замечены в антиеврейских суждениях, даже единичных, как В.П. Астафьев.
Современный тип авторитарной демократии в РФ лучше всего доказывает недостаточность одной только национальной сильной власти, на которую уповал Семанов, не имея иных определённо выраженных убеждений.
В настоящее время политические предпочтения в РФ делятся на три основные группы: ориентирующиеся на американскую демократию или другие западные её разновидности, считающие демократию в РФ «ненастоящей». Эта протестная группа главным образом деструктивна, т.к. намерена либо сломать существующий порядок для замены его точно таким (не отдавая себе отчёта), или планирует просто смену одних публичных правителей на других при тех же демократических принципах.
Вторая часть требует возвращения советских порядков в обновлённом виде. Её опасность рассмотрена на примере С.Н. Семанова.
Третья часть предпочтений определяется как русский традиционализм, и здесь, подобно КПСС в прошлом, нынешняя партия власти старается подать себя за отца нации. Путин и его партия постоянно делают заявления налево и направо, дабы убедить всех в существовании настоящей демократии, даже лучшей чем американская или иракская. С другой стороны, основным идейным столпом режима является культ 9 мая и его защита – отождествление себя с победителями 1945 г. и советским строем. Для русского национализма нам предлагается стабильность режима под видом консервативности и культ президента – гаранта «стабильности» (лозунг точно по Хаксли). Цитирование Ивана Ильина и хвала Феликсу Дзержинскому дискредитирует правящую партию в глазах убеждённых сторонников правой и левой идеологии, хотя самые неразборчивые их представители способны годами грызть брошенные им идеологические кости, не замечая подобного подкармливания противных сторон.
В результате, никто не в восторге от партии власти. За три дня до сентябрьских выборов 2013 г. я участвовал в работе фокус-группы, подобранной по заказу единороссов, где за кандидатов правящей партии из 11 человек нашёлся 1, и тот сомневающийся. Минимум 6 – за независимого от федеральных партий местного патриотического кандидата, который и победил, хотя и не со столь разгромным перевесом (при рекордно низкой явке 18%).
Налицо распространённое осознание демократии как всеобщего обмана и последующее уклонение от выборов. Если голосуют, то не за партию, а за соответствие какой-то из 3-х основных идей или за личность, но не за программы и призывы. Очень явно проявляется сильное недоверие Москве, видение противоборства её интересов с местными.
Партия власти ничьи взгляды полностью не отражает, однако, одновременно, каждый готов с ней мириться, т.к. она декларирует часть их правды. При отсутствии лучшей альтернативы, все готовы мириться с фальсификациями парламентских выборов, а, многие – действительно отдавать Путину большинство голосов в 2012 г. Согласился же неотступный критик демократии И.С. Глазунов, жалующийся в книгах на невнимание властей к себе, стать доверенным лицом Путина на последних президентских выборах.
Думая, будто без разницы, какова политическая система, лишь бы правили русские, а не евреи (крупнейшими олигархами в РФ по-прежнему остаются евреи), Семанов и все советские националисты упускают принципиальность противоречий между левыми и правыми идеями и опасность их совмещения.
Крайне удачно разделение между правыми и левыми идеями излагает Юлиус Эвола в книге «Люди и руины». Итальянский идеолог ставит слева все основные принципы 1789 г.: свобода, равенство, гуманизм, атеизм, материализм, демократизм, потребительство, эвдемонизм. Справа контрреволюционная составляющая: традиция, религия, идея, честь, мужество, элитарность, профессионализм, национализм.
У Эволы в «Критике фашизма: Взгляд справа» даётся характеристика партии Хитлера, распространяющаяся на современные мечтания советских патриотов о социализме с русским лицом: нельзя вырвать социализм из обозначенного левого ряда и сочетать его с блоками правой идеи: «Воплотив в жизнь «национальный социализм» (с неизбежным отказом ото всех высших ценностей и иерархий, с ним совместимых), кончили бы социализмом без эпитетов, потому что на наклонной плоскости нельзя затормозить на полпути» [Ю. Эвола «Люди и руины» М.: АСТ, 2007, с.330].
И.Л. Солоневич во введении к «Народной монархии» объявлял, что народно-монархическое движение не правое и не левое, т.к. за сильного Царя и за свободы, интересы народа, а не сословия. Замечание отражает реальную путаницу левых и правых идей в «Народной монархии» и статьях Ивана Солоневича, а именно – отражает сугубо левую мысль, будто сословный принцип существует для народной эксплуатации и вредит интересам народа.
Неизбежность стратификации общества – основной факт социологии. Нигде не может существовать общество с реализованным равенством. Объяснения неравенству два – соответствующие левой и правой идеологии. Функционалистский подход можно назвать правым: неравенство является «бессознательно созданным средством, с помощью которого общество гарантирует, что наиболее важные позиции сознательно заполняются наиболее квалифицированными людьми» (К. Дэвис). Альтернативный левый взгляд рассматривает неравенство результатом борьбы за власть и ограниченные ресурсы [«Социология. Хрестоматия» М.: Академический проект, 2004, с.411-413].
Солоневич принимает левый взгляд, не считая сословность за выражение ценностной системы общества и требование профессионализма. Логика левого отношения к неравенству оправдывает классовую и партийную борьбу, требует её. Вот почему Солоневич во всех работах занят поношением дворянства, оправданием пугачёвской и любой иной борьбы крестьян за власть.
Генерал Краснов разделял традиционный монархический правый взгляд. Вопрос о неравенстве один из ключевых в разборе всего революционного процесса, поэтому с него начинается первая часть книги «Генерал Краснов. Как стать генералом», где говорится о положительном значении заслуженного неравенства, по сравнению со вступлением в партию.
Сословное представительство согласно монархической соборной системе совершенно лишает капиталистов политической силы, оставляя им сугубо экономическую сферу деятельности.
Монархизм отвергает многопартийность – борьбу за власть. Монархизм отвергает и устранение борьбы через однопартийность. Неравенство будет существовать всегда. Остаётся выбирать, какой будет структура неравенства: многопартийная олигархическая, однопартийная социалистическая, или беспартийная – сословная. Осуждать бюрократию, гнать капиталистов и не предлагать альтернативной элиты недопустимо.
Декабрь 2013