С.В. Зверев
Всеволод Кочетов. Атака на монархистов.
Кочетов как будто имел с Красновым личные счёты. Куда бы Кочетов ни обратил взор, занимаясь историей революции, он всюду сталкивался с этим генералом.
Откуда взялись в «Чего же ты хочешь?» итальянские сюжеты, ясно из посещения Кочетовым Италии: в 1961 г. в «Молодой гвардии» вышла книга «По двум тысячелетиям. Поездка в Италию». В 1968 г. в издательстве «Правда» – его «Итальянские странички».
Пристальное внимание писателя к атаману Краснову прослеживается в историческом романе Всеволода Кочетова «Угол падения» (1967). Это роман о защите Петрограда в 1919 г. В нём можно отследить несколько сюжетных линий. Это борьба положительных героев – Павла Благовидова в Комитете Обороны и чекиста Константина Осокина с белогвардейскими войсками, буржуями, спекулянтами, вредителями. Одна такая буржуйка – баронесса М.Д. Врангель, о пребывании которой в Петрограде до 1920 г. Кочетов мог знать из её воспоминаний «Моя жизнь в коммунистическом раю».
Троцкий 1919 г. Фронт Юденича.
Вредителями представлены Троцкий и Зиновьев. Троцкий спасал и выгораживал Балаховича. «Ерунда», – беспечен Зиновьев в начале наступления Юденича, а когда враг на подступах города, паникует: «У нас нет сил защищать город со всех направлений». И тут появляется Сталин. «Зубы Зиновьева скрипнули, когда он увидел эту фамилию». Всё строго по концепции «Истории гражданской войны» 1940-х: Сталин приезжал и спасал все фронты.
Троцкий тоже хочет сдать Петроград. Любая вредительская активность измышлена романистом без всяких документальных опор. Насколько не способен Кочетов домысливать беседы в реальном контексте, показывает такая беседа с Зиновьевым:
«А я вот в тех газетках прочитал, Григорий, что ты взял к себе повара убиенного Николая Александровича Романова. Не пикантно ли?
У Зиновьева дёрнулись губы. То, о чём сказал Троцкий, было правдой. Но он, конечно же, об этом нигде не читал, а ему уже доложили об этом его петроградские агенты. Всё видит, всё знает, во всё запустил свои щупальца».
Повар Харитонов погиб вместе с Царской Семьей. Кочетов недооценил жестокость своих персонажей, показывая их мелкими, готовыми только подгадить.
Про повара Кочетов не мог прочесть в белогвардейских газетах, неудачный домысел показывает не просто незнакомство с расследованием Екатеринбургского злодеяния, но и самое широкое непонимание хода исторического процесса и его закономерностей. Потому Кочетов будет ошибаться всегда, отрываясь от букв документов. Его спасает только удивительно частое их использование, иначе фантазия, увлекательная, но подменяющая исторический смысл, поглотила бы всё.
Авторские желания часто задавливали правду. Кочетову хотелось объединить Белое Движение с национал-социализмом. Результат: «Розенберг – одно из главных лиц в деле возникновения русских добровольцев в Пскове». Намечавшаяся линия с Альфредом Розенбергом в романе заглохла, т.к. он не имел ни малейшего касательства к Пскову, в 1919 г. находился в Германии.
Упоминание об участии Н.Н. Юденича в тайной офицерской организации Н.Е. Маркова сразу говорит об использовании изданных в Германии мемуаров Авалова. Жандарм Владимиров – из сборника «Юденич под Петроградом», выходившего в СССР в 1927 г. Источник можно выискать всюду, где Кочетов прав. Но он часто ломает хронологию. У него В.Н. Воейков уже пишет книгу «С царём и без царя» (1936) в Гельсингфорсе. А это был ответ на мемуары Мосолова (1933), побудившие бывшего дворцового коменданта взяться за исправления.
Кочетов грубо зовёт Воейкова «свитский хомяк». Многие белофевралисты то и дело отводят вину от главных изменников, судя Воейкова за неубережение Царя. С ними заодно Кочетов. «Первыми в бега ударились, как только пальнул кто-то под окошком дворца». Никто из них не рассказывает, что на самом деле Владимир Воейков не бросал Государя. М.В. Алексеев потребовал его удаления из Ставки. Дворцового коменданта заставили уехать.
Постепенно в романе «Угол падения» проявляются две важные линии. Это жизнь А.И. Куприна в Гатчине, где он занимается огородом, удалившись от полной смертей столицы. Кочетов высмеивает копание картошки в эпоху великих битв. Мельком Кочетов упомянул посещение Куприным Кремля, не сказав, что его принимал сам Ленин. 13 (26) декабря 1918 г. Куприн предложил Ленину издавать для крестьян газету «Земля». Куприн передал Ленину рекомендацию от Горького [«Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т.6. Июль 1918 – март 1919» М.: Политиздат, 1975, с.358].
Кочетов затруднился объяснить, как же эпохальная встреча с «великим вождём» кончилась с тем, что Куприн бросил всё и начал, по любимому выражению Деникина, сажать капусту. Чтобы потом – присоединиться к генералу Краснову. Это вторая из линий, чьё пересечение загодя задумано автором.
Кочетов подготавливает объяснение их сотрудничеству, разматывая рулон предыстории. Подготовляется вступление на сцену с замечания про Авалова: формировал части на Украине «для донского атамана Краснова».
Немного спустя Кочетов запускает коронное коммунистическое оправдание: «приходится воевать до полного подчинения или истребления», т.к. каждый «из тех расстрелянных гидряков» поступил бы как Краснов. «Генерала Краснова отпустили в семнадцатом году, под его честное генеральское слово. И что? Удрал. И сколько же наших людей погубил он, зверствуя на Дону, после этого!».
Не самое полезное дополнение к моей главе «Честное слово генерала» – это дословный повтор речевых оборотов Ленина и его подголосков 1920-х. Основная ошибка всех пользователей большевицкого пропагандистского инструмента, наряду с незнанием того, какое честное слово давал Краснов, есть неведение его роли относительно донского казачьего восстания весны 1918 г.
Расстреляв Краснова или его изолировав, они бы ничего не изменили: донские казаки всё равно восстали бы против грабителей, убийц, интернационалистов и лжецов. И мобилизованные против восстания красные части встретили бы то же ожесточённое сопротивление, какое они получили без покончившего с собой атамана Каледина и "добросовестно” убитого красными его заместителя, атамана Назарова. Краснов демонстративно отказывался принимать участие в этом восстании, пока оно не закрепилось в Новочеркасске как следует.
Дальнейшие жестокости, на которые временами ссылаются критики генерала Краснова, являются следствием не им запущенного процесса. «В марте 1917 г. харьковский комитет РСДРП провозгласил: «Да здравствует гражданская война!»» [Э.Н. Бурджалов «Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия» М.: Наука, 1971, с.225]. Вторя сочинениям Ленина, красноармейские теоретики писали: «Революции, т.е. превращение войн империалистические в гражданские, неизбежны» [М.Н. Тухачевский «Избранные произведения. 1928-1937» М.: Воениздат, 1964, Т.2, с.21].
Революционный догматизм классовой борьбы требовал гражданской войны. Убеждения требуют соответствия им. Если кто-то виновен в зверствах Гражданской войны, то именно те, кто считал нужным истреблять всех несогласных, утверждая свою идею. Ни в чём таком Краснов невиновен. Защищая сначала монархическую легитимную власть, потом даже и незаконную, но установленную и потому ценную по сравнению с анархическо-утопической, власть Керенского, Краснов показал себя наименее всех виновным в разжигании гражданской войны, ибо он боролся не за власть для себя, а против самовольных преступных посягательств, ведущих к конфликтам и анархии.
Не добиваясь того, атаман Краснов получил власть, и не употреблял её на разжигание и без него бушующих «зверств». «Реакция, которую несут с собой населению Красновы по мере продвижению их отрядов, – это самая страшная гроза пробуждающемуся национально-государственному самосознанию широких народных масс». – Эсеровские критики уцепились за одну деревню, сожжённую за убийство служащих в Донской Армии казаков [«Дело народа», 1919, №10, с.1, 3].
Прошло 95 лет, а описание репрессий атамана Краснова по-прежнему включает единственную деревню. Отсутствие других примеров доказывает всю разницу между режимом Краснова и давимым по всей РСФСР антисоветским восстаниям.
Кочетова влечёт к Гатчине – свидетельнице первого контрреволюционного похода. «Именно отсюда, объединив свои силы, направили свой контрудар по революции свергнутый премьер Временного правительства господин Керенский и командир прошенного сюда из-под Острова кавалерийского корпуса казачий генерал Краснов. Сложенный из серого камня дворец Павла I мог бы многое рассказать о тех днях. Под его сводами они перегрызлись все: и Керенский, и Краснов, и бомбист Савинков».
Можно заметить закономерность: негативные оценки додумываются автором в искреннем убеждении, что иначе не может быть. Однако Краснов отверг грызню Савинкова против Керенского, а потом спас свергнутого главу Временного правительства из окружённого красногвардейцами дворца.
Кочетов обращается к Гатчине, используя проживание в ней Куприна и его воспоминания «Купол Святого Исаакия Далматского», заимствуя оттуда мысль о знакомых Куприну солдатах: «Я допускаю, что все эти дорогие моему сердцу, чудесные солдаты: Николенко, Балан, Дисненко, Тузов, Субуханкулов, Курицын, Буров и другие – могли быть потом вовлечены мутным потоком грязи и крови в нелепую «борьбу пролетариата»» («Купол»).. Куприну отвечает герой Кочетова: из них «одни, может, генерала Краснова от Питера гнали и сейчас тоже в Красной Армии».
С фактической стороны Кочетов ошибается на каждом шагу. Приводит вздох: «А ведь я революцию завоёвывал, Краснова с Керенским возле станции Александровской бил, новую жизнь добывал». На самом деле под той станцией сотнями били красногвардейцев пулемёты частей генерала Краснова, а от красного огня единственными пострадавшими были мирные жители Александровской – жертвы снарядов, никак не попадавших на солдат Краснова.
Немногие оценки, сделанные от имени монархистов, в романе удачны. Из таких: «Дума только и занималась клеветой на царствующий дом», М.В. Родзянко подрывал устои Самодержавия – родственник А.П. Родзянко из Северо-Западной Армии. Так Кочетов расставил действующих лиц, приготовив всё к появлению на сцене генерала Краснова.
«Ломались карандаши, ломались спички от нервных закуриваний, сыпался на паркетный пол пепел папирос.
Генералы не сразу поняли, чего от них хочет адъютант начальника штаба, появившийся в дверях.
– Что-что? – переспросил Родзянко.
– Прибыл его превосходительство генерал Краснов.
– Кто? – уже удивился и Крузенштерн.
– Генерал Краснов! – повторил адъютант.
Родзянко и начальник штаба переглянулись.
– Ну-ну, просите! – сообразил наконец Родзянко. – Нельзя же столь знаменитого полководца заставлять ждать в приёмной.
Поблёскивая стёклами пенсне с золотыми зажимками, чуть усмехаясь, вошёл энергичной походкой кавалериста не поладивший ни с генералом Алексеевым, ни с Деникиным на юге и потому вот устремившийся на север недавний атаман Всевеликого Войска Донского, в прошлом фельдфебель роты его величества, гвардеец, танцор, сочинитель романов, стихов, виолончелист, дававший, бывало, в столичных гостиных сольные концерты.
Генералы поднялись ему навстречу.
– Господа! – не погасив своей усмешки, сказал, подходя, Краснов. – Чрезвычайно рад видеть настоящих рыцарей белого движения.
Были пожаты руки, все вновь, в том числе и гость, опустились в кресла. Глаза Краснова скользнули по разостланной на столе карте.
– Гатчина? – сказал он. – Царское Село? Александровская? Знакомые места, господа.
Родзянко и Крузенштерн заёрзали в креслах. Им не нравилось, что этот фанфарон заглядывает в их сокровенное. Русским офицерам давно было известно по тому телеграфу, которые летит от губ к уху, от следующих губ к следующему уху, что донской атаман разошёлся с генералами белых армий юга из-за своей германской ориентации. Немцы его вооружали, немцы ему покровительствовали, поддерживали его. Кто знает, откуда он появился сейчас. Не из тех ли русских формирований Бермонта-Авалова, не из тех ли войск, в которых германские генштабисты скрывают от жёстких параграфов Версальского договора своего фон дер Гольца с его «Железной дивизией»? У той части русских белогвардейцев, накрепко спаявшихся с немцами, совсем другие планы. Генерал Юденич предпринял уже не одну попытку объединённых действий с Бермонтом, но каждый раз как бы наталкивался на стену. Кто их знает: может быть, они сами хотят пойти на Петроград со стороны Риги? И кто знает, не их ли агент этот кавалерийский вояка-сочинитель, по пути в Нарву из Новочеркасска обогнувший всю Европу?..
Крузенштерн позвонил в колокольчик, сказал вошедшему адъютанту, чтобы тот распорядился подать ещё кофе.
– Прибыл, господа, в вашу армию, – заговорил Краснов, качая ногой в щегольском генеральском сапоге. – Но в строй, очевидно, не пойду. Я уже имел беседу и с главнокомандующим и с весьма интересным человеком генералом Владимировым. Приму участие в пропаганде.
Родзянко и Крузенштерн снова переглянулись. От такого заявления подозрительное отношение к гостю усилилось.
– Что ж, рады, безусловно рады, – ответил Родзянко, встав, и, как бы показывая тем, что служебная работа завершена, сложил карты. – Газеты, листовки, прокламации… У нас даже есть специальные аэропланы, которые предназначены для разбрасывания всего этого на головы противника. Благодатное поле, генерал.
Принесли кофе. Посверкивая пенсне, Краснов пил его маленькими глотками.
– В Батуме турки приготавливают прекрасный напиток из тех же зёрен, что получаем и мы. Но у нас их только портят. Нет должной школы. Но ваш вполне приличный. Кто варит?
– Простой солдат, совершенно простой, – ответил Крузенштерн. – А сам он этого кофе и в рот не взял ни разу.
– Ах, господа! – перейдя на другую тему, с пафосом заговорил Краснов. – Кто бы мог подумать, что мы будем сидеть когда-либо на самом краю родной земли и терзаться мыслью, как вернуть себе свой родной дом! На той карте, которую вы только что сложили, генерал, я увидел всем нам известное село Пулково. Помню грандиозные манёвры, кавалерийские примерные атаки на глазах его и её императорских величеств. Если быть откровенным, господа, я был серьёзно влюблён в нашу императрицу. Обаятельнейшая женщина, обаятельнейшая. Тонкой, изящной души человек. Если бы мне в руки попались те её хулители, которые с трибун Государственной думы склоняли августейшее имя вместе с именем грязного мужика, я бы...
– Вы это можете сделать, генерал! – радостно воскликнул Родзянко. – Случай благоприятствует вам. В наших войсках, под чужим именем, правда, подвизается, кто бы вы думали? Господин Марков-второй! Один из тех самых, вам ненавистных. Вы с ним будете трудиться по одному ведомству. Он издаёт изумительную газетку «Белый крест».
Краснов насупился. Невозможно было не почувствовать, что над ним смеются.
– Да, – отделался он невнятным ответом, так и не найдя, что же сказать ещё.
– А между прочим, – сказал Крузенштерн, – мы в наших войсках, и особенно среди населения освобождённых уездов, стараемся не поминать членов царствовавшего дома. Идея монархизма не встречает сочувствия в народе. Ка вы ни думайте, а с монархией в России покончено. Это бермонтовцы, те германофилы из в Латвии, ещё носятся то с великим князем Николаем Николаевичем, то с Кириллом Владимировичем. А мы, генерал, нет. Новое устройство в России будет основано на республиканских началах. Учтите это, пожалуйста.
Краснов понял, что здесь, в штабе, к нему относятся с неприязнью. Разговор с генералом Владимировым был ему несравнимо более по душе. Владимиров проявлял полнейшую почтительность к бывшему донскому атаману, благодарно восторгался тем, что столь известный всей России боевой генерал прибыл в Северо-Западную армию и что, если он хочет получить дело в пропаганде, вся она будет предоставлена ему.
Допив кофе, Краснов встал и попрощался. Проводив его до дверей, Родзянко вернулся к столу.
– А ведь хлыщ! – сказал он. – Чего удивляться, что он подвёл Керенского. Таких, знаете, в оперетках представляют. Вокруг них субреточки миловидненькие крутятся, а они индючками, индючками, хвост веером, по сцене фланируют и этакие-разэтакие куплетики распевают.
– Не скажите, Александр Павлович, – не согласился Крузенштерн. – А мне думается, что это лишь видимость легковесности. На самом деле он человек опасный. Карьерист. Себялюбец. И очень-очень подозрителен своей ориентацией на Германию. Какого ему у нас чёрта надо? Немцы его прислали, немцы! Вынюхивать будет. Недаром же не захотел в строй. В пропаганду ему! Чтобы свободней болтаться повсюду да вот, говорю, вынюхивать» [В.А. Кочетов «Угол падения» М.: Воениздат, 1970, с.348-352].