С.В. Зверев.
Смерть Столыпина. Кому нужны вымышленные заговоры.
Стр. 3
Вздором на эту тему наполнена книга-фантазия Владимира Брюханова «Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.» (2007), в которой нанизаны все вымышленные заговоры вплоть до убийства Столыпина. Дабы не вдаваться в критику его сочинений, стоит добавить, что в 2010 г. он выпустил книгу «Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер».
Масон Виктор Обнинский своё берлинское издание сплетен в 1912 г. открывал напоминанием: «одновременно с убийством царя возникла легенда о том, что убили его противники конституции, а террористы были лишь орудиями в руках старого правительства». Не веря этой легенде, Обнинский затем не доверился и вымыслам Бурцева о заговоре Рачковского, слишком надуманным был повтор, спустя 25 лет, популярных сплетен, возникавших каждый раз безосновательно [В.П. Обнинский «Последний самодержец» М.: Республика, 1992, с.7, 92, 228].
Вымысел основывался на другой легенде о том, будто Александр II чуть ли ни 1 марта успел подписать конституцию, и потому его срочно устранили. По правде, уже 2 марта граф Валуев писал в дневнике, что утром 1 марта от Царя пришёл проект «объявления», составленный МВД. На 4 марта по его поводу планировалось созвать совет министров. 29 ноября 1882 г. Валуев замечает распространяемую «ложь насчёт мнимого документа, якобы подписанного покойным государем 1 марта», хотя на 4 марта назначено лишь обсуждение. Таких обсуждений хватало за 1879 г. и 80-й. Все они заканчивались поражением конституционалистов, а Александр II, поднимая такие вопросы, никогда не выражался определённо за ограничение Самодержавия [П.А. Валуев «Дневник 1877-1884» Пг.: Былое, 1919, с.38, 147, 211].
Другим вымышленным заговором надо назвать версию о подрыве царского поезда 17 октября 1888 г. возле станции Борки. Её поддерживали В.А. Сухомлинов и Великий Князь Александр Михайлович – никто из них в силу своего положения в то время не имел ни малейшего отношения к расследованию, и потому оба передали слухи, противоречащие фактическим данным. На наличие слухов о подложенной бомбе, не поддерживая их, указывал А.И. Спиридович.
Ту же ложную версию попытался подкрепить новыми данными барон Михаил Таубе. Издатели его мемуаров в РФ напрасно скрывают факт его сотрудничества с немецкими властями в Париже: в 1942 г. М.А. Таубе был экспертом по русским делам при Управлении делами русской эмиграции во Франции. Это учреждение вело важную положительную работу в пользу русских. Оно же издавало тот «Парижский вестник», где публиковался генерал Краснов.
В случае с крушением поезда, опираясь на одну свою память и эмигрантские сплетни о событиях пятидесятилетней давности, Таубе ошибался, защищая фамильные интересы: дело в том, что в крушении поезда обвинялся инспектор Императорских поездов барон А.Ф. Таубе, его отец [М.А. Таубе «Зарницы». Воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России. М.: РОССПЭН, 2007, с.29, 32].
М.А. Таубе в данном случае заблуждается насчёт «административной лжи», как и при пересказе слухов о Филиппе и Папюсе, и в некоторых иных случаях.
Разумеется, он умалчивает о том, что, согласно дневнику А.В. Богданович за 22 октября 1888 г., А.Ф. Таубе, узнав о крушении поезда, «бросился бежать в лес; солдаты, охранявшие путь, чуть его не убили, думая, что это злоумышленник».
Перед катастрофой этот А.Ф. Таубе «посулил машинистам щедрые подарки за молодецкую езду», скорость сверх расписания [С.В. Ильин «Витте» М.: Молодая гвардия, 2012, с.85].
А.Ф. Кони, который руководил расследованием, признал настоящей причиной катастрофы нарушение правил эксплуатации. В письме к К.П. Победоносцеву 15 апреля 1889 г. он пожелал слушания дела при открытых дверях для пресечения клеветнических пересудов [А.Ф. Кони «Собрание сочинений» М.: Юридическая литература, 1969, Т.8, с.109, 369].
Легенда о бомбе и сокрытии властями правды о покушении определённо была нацелена против С.Ю. Витте, карьерный взлёт которого начался после его предупреждения Императора Александра III об опасности передвижения с повышенной скоростью. Получалось, что это было подстроенное пророчество, и так революционные силы провели Витте в министры.
Наличие самых разных легенд о С.Ю. Витте демонстрирует дневник А.А. Киреева, согласно которому в положении председателя комитета министров в 1904 г. С.Ю. Витте хотел устроить государственный переворот и возвести на престол Великого Князя Михаила Александровича [А.В. Ремнёв «Самодержавное правительство» М.: РОССПЭН, 2010, с.432].
Будь в этих слухах хоть малая доля истины, влиятельнейшие политические противники Витте моментально его бы изничтожили. Историки, ставящие в центр своих концепций материалы таких дневников, неоправданно рискуют и крупно ошибаются. Надо каждый раз отделять ценные личные наблюдения и мнения, сами по себе не обязательно точные и справедливые, от ещё менее надёжных опосредованных рассказов, и в качестве подтверждения искать не такого же по типу восприятеля слухов, а нечто более существенное.
Элементарное наблюдение в связи с этим приводил советский историк: «дневники Киреева нельзя отнести к разряду первостепенных источников. Большинство описываемых событий передаётся по крайней мере из вторых уст» [П.А. Зайончковский «Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов» М.: МГУ, 1964, с.34].
К сожалению, многие современные монархисты попали в те или иные информационные ловушки из прошлого.
Оглушительным провалом оказалась масштабная двухтомная «Цусима» Бориса Галенина (2009) и его же объёмное комментируемое переиздание Ф.П. Рерберга (2015) с попыткой объяснить неудачи войны с Японией повальной изменой министров, от Витте до Куропаткина. Данные книги полезны тем, что демонстрируют неспособность обосновать эту старую легенду при самом тщательном подборе данных. Другие версии оказываются несопоставимо более сильными. Будь всё так, Император Николай II был бы свергнут и убит намного раньше. Измена генералов настала только в 1917 г.
Похожую ошибку насчёт министров совершает Пётр Мультатули: «Барк сыграл тёмную и до конца не выясненную роль в Февральском перевороте, оказав заговорщикам весьма ценные услуги» [П.В. Мультатули «Дай Бог, только не втянуться в войну!» Император Николай II и предвоенный кризис 1914 г. М.: РИСИ, 2014, с.68].
Таких услуг последний министр финансов Империи П.Л. Барк не оказывал и никак не был связан с заговором. Фантастическое заявление о масонстве Барка сделала Берберова, ничем его не покрепив, кроме эмигрантского местопребывания Барка в Лондоне и отдельных от И.Л. Горемыкина собраниях министров в 1915 г. Оба факта не имеют к масонству и изменам ни малейшего касательства. Несносные искажения словаря Берберовой подхватил и усугубил по ещё менее надёжным спискам О.А. Платонов, от которого П.В. Мультатули недостаточно отмежевался.
Смехотворны подозрения в адрес других министров на основании того, что они не подверглись аресту в 1917 г. Министр иностранных дел Н.Н. Покровский прятался в подвале и потому избежал задержания. Освобождение министра путей сообщения Кригер-Войновского связано с тем, что его арест с приставленными часовыми Бубликов произвёл отдельно от всех остальных министров, которыми занялись различные следственные комиссии [А.Б. Николаев «Государственная дума в Февральской революции» Рязань, 2002, с.168].
Возмутительно предположение П.В. Мультатули в «Отречении», будто Кригер-Войновский стоял на стороне переворота. Будь это так, министр бы принял предложение работать на ВКГД.
Участие в заговоре против Царя М.В. Алексеева, лорда А. Мильнера и других высокопоставленных лиц в России и Англии подтверждается рядом прямых свидетельств прикосновенных к измене масонов, депутатов, разведчиков. Никаких свидетельств о заговоре монархистов против Столыпина, напротив, не существует.
Уже достаточно ясно, что наряду со многими склонными к скверной конспирологии историками, под их влиянием бывший в правительстве Януковича украинский министр образования с сомнительной репутацией Д. Табачник и киевский политолог В. Воронин плохо ориентируются в истории Царствования Императора Николая II. Но проблема не в них одних, а в используемых ими недостоверных источниках.
Самый важный пример. «Столыпин неоднократно говорил ставшему одним из его немногих преданных соратников в Думе Шульгину» «Вы увидите, меня как-нибудь убьют, и убьёт чин охраны». Соавторы полагают, что это мистическое предвидение, хотя с первого взгляда проще решить, что это анахронизм мемуариста, пользующегося у историков репутацией завзятого выдумщика. Какие, в самом деле, гарантии, что это не сочинено после убийства, когда разразился скандал насчёт билета в киевский театр, с умыслом бросить тень на сослуживцев П.А. Столыпина.
Убийца Д.Г. Богров никаким чином охраны, конечно, не был. Приведённая фраза принадлежит не самому Шульгину, а Александру Гучкову, который ввернул её в интервью Н.А. Базили в марте 1933 г., наряду со своей версией насчёт заговора властей против Столыпина: «я потом узнал, что Столыпин не раз говорил Шульгину» [«Вопросы истории», 1991, №12, с.167].
Вот почему так важно точно указывать источник. Передача слов идёт не прямая. Сразу и не понять, от кого это узнал Гучков. Сам Шульгин только в СССР написал для печати, книга вышла после его смерти, в 1979 г.: «скажу поразительную вещь. Столыпин многократно повторял: “меня убьёт моя охранка”». Говорил ли это Столыпин Шульгину? Вовсе нет. Шульгин пересказывал другой источник: «по словам князя Мещерского («Гражданин», №37), говорил при жизни: “охранник меня убьёт”» [В.В. Шульгин «Годы. Дни. 1920» М.: Новости, 1990, с.127, 129].
Так создаются исторические легенды. Болтун Шульгин растрепал фразу из единственного номера «Гражданина», а историки, не желающие тщательно сопоставлять источники, проставленные в их списке литературы, этого не замечают.
Легенды создавались преднамеренно, т.к., повторяя фразу из «Гражданина», Шульгин и Гучков преследовали одну цель: опорочить окружение Государя Императора в лице П.Г. Курлова и его единомышленников – защитников Самодержавия. Эти же двое, Шульгин и Гучков, 2 марта 1917 г. приедут в Псков требовать отречения.
Гучков был злостным врагом генерала Курлова, организуя его травлю в Г. Думе и в прессе уже в пору Великой войны, когда Курлов зимой 1914-1915 г. состоял в должности помощника начальника Двинского военного округа и исполнял обязанности губернатора в Прибалтике. Расправляясь с устроенными усилиями Гучкова обвинительными публикациями, Курлов испросил у Императора расследовать свою деятельность. Курлов ничего не боялся, и дело ни к чему не привело [П.А. Бадмаев «За кулисами царизма» Минск: Харвест, М.: АСТ, 2001, с.196-197].
Тут можно припомнить ещё один вымышленный заговор с участием Курлова. Опять подгадил Бурцев. В декабре 1916 г. в предреволюционной атмосфере умопомешательства он опубликовал в газете партии к.-д. «Речь» статью, в которой обвинял руководство Департамента Полиции, а не одного рядового участника Союза Русского Народа, в убийстве 14 марта 1907 г. редактора либеральных «Русских ведомостей» в Москве Г.Б. Иоллоса. Как всегда, голословно, Бурцев утверждал, что Трусевич, Курлов, Герасимов из МВД и лидер СРН А.И. Дубровин, житель С.-Петербурга, «могли бы» многое поведать [Ю.И. Кирьянов «Правые партии в России 1911-1917» М.: РОССПЭН, 2001, с.353].
Бурцев ничего не знал, не мог выбрать, какого директора Департамента Полиции из нескольких ему бы обвинить, и потакать его болтовне значит явить неразборчивость, которой часто страдают историки, заворожённые известностью имени Бурцева, его дутым, на деле отрицательным, авторитетом. Юрий Кирьянов в данном случае дал маху.
Революционеры придумывали правительственные заговоры на всякий удобный случай. М. Горький обвинял Г. Зиновьева в провоцировании Кронштадского восстания 1921 г., причём проводя сравнение с Д.Ф. Треповым, который якобы тоже намеренно вызывал различные революционные восстания 1905 г. [В.И. Шубинский «Владислав Ходасевич» М.: Молодая гвардия, 2012, с.346-347].
На те годы близкий к Горькому, Ходасевич писал, будто у Горького имелись документы против Зиновьева о его провокации. Таковые нигде не всплыли, но возвращение Горького в СССР действительно связано с политическим падением Зиновьева в 1928 г. [В.Ф. Ходасевич «Белый коридор» Нью-Йорк, 1980, с.230-231].
Сочинителям заговоров лишь бы обвинить монархистов. Толком не зная, кого именно, они пускали дыму на всех: «до сих пор не выяснено, несмотря [!] на мемуары Курлова, какую роль сыграло русское черносотенство в смерти самого Столыпина». Так Милюков написал в двадцать втором году. А в 1938-м показал обыденное незнание первоисточников, поверив словам Гучкова об охраннике из опубликованного интервью Базили. От себя он додумал такую немыслимую невероятность, как боязнь Столыпиным участи Иоллоса. Из серии таких вымыслов складывалась вся его концепция истории революции [П.Н. Милюков «Русский европеец». Публицистика 20-30-х гг. ХХ в. М.: РОССПЭН, 2012, с.9, 160].
Ту же низкую цель преследовали депутаты 3-й Г. Думы, составившие 15 октября 1911 г. заполненный ложью запрос социал-демократической фракции, в котором отправленный к революционерам на англо-японские средства набитый оружием пароход «Джон Графтон» причислен к организованным русским правительством провокациям, даже убийство Плеве и то приписано к провокациям – вот зачем сочиняли заговор Рачковского. И в таком-то информативном запросе народных избранников, с которыми нянчился покойный Столыпин, среди прочего, было вписано: «Столыпин, который по словам кн. Мещерского («Гражданин», №37), говорил при жизни: «охранник меня убьёт», Столыпин, создавший культ охраны, погиб от руки охранника» [«Убийство Столыпина. Свидетельства и документы» Рига: ИнфА, 1990, с.225-227].
Становится всё интересней. Действительные преданные соратники Столыпина, его заместитель Крыжановский, министр Извольский, октябрист Гучков, националист Шульгин, да и все остальные, никогда в жизни не слыхали от него слов боязни своей охраны. Единственный, уникальный источник информации на сей счёт, это №37 одной газеты, издатель которой звал детище П.А. Столыпина, 3-ю Г. Думу, конгломератом чичиковщины, маниловщины, ноздрёвщины и хлестаковщины. Мещерский желал добиться преобладающего влияния на правительство Столыпина более достойных представителей России – съездов объединённого дворянства [Ю.Б. Соловьёв «Самодержавие и дворянство в 1907-1914 гг.» Л.: Наука, 1990, с.12, 31].
Издатель Мещерский, никогда не бывший на короткой ноге со Столыпиным, его неизменный оппонент, вдруг оказался владетелем сокровенных интимных признаний, которых не удостаивался ни один близкий друг убитого министра. Всё это настолько нереалистично, что становится неминуем единственный вывод: не было никакой уверенности Столыпина в смерти от роковой охраны. Это журналистская утка, великолепно задуманная. Едва ли ещё какой номер газеты Мещерского имел такой индекс цитирования, вспоминался десятилетиями и проложил дорогу интригующей легенде о заговоре двора, порождённой ещё и прежними сказаниями о гибели Плеве.
Увы, потерявший влияние на Императора Николая II В.П. Мещерский часто шёл на самые сомнительные литературные меры, пришедшиеся в пору социал-демократической фракции. А.И. Гучков, подавший в один день с социал-демократами запрос о покушении на Столыпина, на Мещерского не ссылался и ни в одном из последующих выступлений в качестве главы союза октябристов, довод Мещерского не повторял.
Разобрав до конца один основополагающий мотив сторонников правительственного заговора (личные опасения Столыпина) и приступая к новым, следует предупредить: накрутка чудовищного вздора вокруг имени покойного министра в целях дискредитации монархического строя не перестанет быть менее пустяковой по существу.
Вымышленному заговору требуются злодеи. Лидером черносотенной партии, уничтожающей единственную надежду страны, избран Павел Курлов, даром что первый заместитель нашей незаменимой гениальности.
Известные авторы, Табачник и Воронин, усмотрели в управлении П.Г. Курлова минской губернией опыт «классической провокации» (с.257). Дело в том, что местное охранное отделение, узнав о покушении на Курлова и желая его спасти, не раскрывая своего информатора, испортило бомбу. Губернатор остался жив, агент мог и дальше предотвращать убийства и держать под контролем террористическую деятельность преступной организации. Кто и кого здесь на что спровоцировал? Да ещё классически?
Авторы изображают взаимоотношения между Курловым и Столыпиным как бесконечный конфликт. Якобы Столыпин не желал назначать «полного дилетанта» Курлова вице-директором Департамента Полиции, а потом своим заместителем в МВД и шефом жандармом. Столыпин сопротивлялся, но дворцовый комендант Дедюлин его навязал.
На чём же основаны такие представления?
К.Д. Кафафов, занявший в 1912 г. должность вице-директора Департамента Полиции, ничего не слышал о конфликтах Столыпина с Курловым. В его эмигрантской записи всё выглядит наоборот, Столыпин по своему желанию сдал заботы о департаменте «П.Г. Курлову, соединив в нём две должности – товарища министров и командира Корпуса жандармов». Кафафов знал Курлова с 1899 г., когда они двое были товарищами прокурора Московского окружного суда. «Это был человек несомненно талантливый, очень недурной оратор, но в то же время малообразованный, неглубокий и беспринципный» [«Вопросы истории», 2005, №3, с.106].
Можно составить разные суждения современников и сравнить с версией и провокаторе и дилетанте. Вот что думает сотрудник газеты Мещерского, материалов номера 37 не повторяющий и сплетни о заговоре Курлова против Столыпина прямо отвергающий: «по своему удельному весу, знаниям, а главное – характеру (стальной воле), Курлов имел такое же право на пост министра, как и Столыпин». «Курлов был и умнее и одарённее Столыпина», но из-за неудовлетворённого честолюбия «творил дебоши» и влип в «некрасивые денежные дела». «На министерских заседаниях, обсуждавших полицейские меры империи, голос Курлова заглушал голос Столыпина. Премьеру приходилось его осаживать» [И.И. Колышко «Великий распад» СПб.: Нестор-История, 2009, с.96-98].
Нечто подобное утверждал и один из позднейших сменщиков Курлова Джунковский: ума хватало, а принципы шатались. Правда, Джунковский и Герасимов, на которых всегда опирается критика Курлова, слишком подвержены антираспутинской мифологии, имеют к Курлову личные счёты, особенно Герасимов, лишившийся работы из-за Курлова. Так раз согласно Герасимову Столыпин был против назначения Курлова. Это требует сторонних доказательств и, напротив, опровергается всеми внешними данными.
Версию Герасимова или Витте повторил в 1953 г. Борис Бок, женатый на дочери Столыпина Марии. Его ссылка на слова Петра Аркадьевича – такая же явная выдумка, как заявленная инициатива Курлова в покушении, или остановленная Столыпиным война. Ни в каких серьёзных полноценных исследованиях по военной и дипломатической истории подобные заслуги Столыпина не значатся.
Все доказательства исключительного миролюбия Столыпина сводятся к единственной фразе о 20 годах покоя. Стоит взглянуть на другие фразы, за которыми шли дела. Таково воссоздание сильного флота. Столыпин говорил: «всякая мировая держава не может не участвовать в мировой политике, не может не участвовать в политических комбинациях и отказаться от права голоса в разрешении мировых событий. Флот есть рычаг для осуществления этого права» [Е.В. Романова «Путь к войне: развитие англо-германского конфликта. 1898-1914» М.: Макс пресс, 2008, с.39].
Не очень похоже на слова и дела величайшего, единственного и впредь небывалого предотвратителя мировых войн.
Такие подделки под воспоминания, как у Бориса Бока, не имеют ценности. Существеннее не столь поздняя публикация воспоминаний октябриста С.И. Шидловского в 1923 году: когда на Столыпина начали давить депутаты Г. Думы, желавшие избавиться от П.Г. Курлова, они услышали такие объяснения Столыпиным назначения Курлова: для полиции нужна железная рука. «У Курлова – именно такая рука» [«П.А. Столыпин глазами современников» М.: РОССПЭН, 2008, с.27-29, 167].
Таким образом, ближайшим свидетелем опровергаются записки графа Витте о том, будто при недовольстве представителями «Союза 17 октября» слухами о назначении Курлова, Столыпин «уверял, что он никогда на такое назначение Курлова не согласится». Витте там не было, а Шидловский был, и описывает совсем иную ситуацию. Столь же недостоверные слухи записывает Витте и о растратах Курлова. Причём Витте утверждал, что в таком поведении Курлов подражал самому Столыпину. Эту подробность мифа о растратах напрасно опускают экзальтированные поклонники Столыпина.
На деле, как пишут историки Чарльз Рууд и С.А. Степанов в книге «Фонтанка, 16. Политический сыск при царях» (1993), Курлов дал полный отчёт о направлении средств и оказалось, что он даже вложил свои 65 копеек. Поскольку эти копейки хоронят мифологию о растратах, о них не найти упоминаний в апологетической литературе о Столыпине, только в исследованиях обстоятельных и относительно здравомыслящих, разоблачающих заодно с не существовавшим заговором Курлова и вымыслы о П.И. Рачковском.
Когда историк С.А. Степанов чуть позже попытался самостоятельно разобраться в истории убийства министра, ничего годного не получилось. От издания 1995 г. до поздних выпусков его труда воображение автора неизменно владеет один фантастический посыл: «есть сведения, что Столыпина мучили мрачные предчувствия перед киевской поездкой. Вряд ли у него была полная свобода рук при назначении главного организатора охраны». Фантазии всё загромоздили, и без новых уже не обойтись: «пришло ли ему в голову», воображает писатель, что тем назначением Курлова подписал себе «приговор»? Если на своих вымыслах далеко не уехать, подойдут чужие. Историк задаётся вопросом, в шутку или всерьёз Столыпин говорил: «вот увидите, меня убьют и убьют чины охраны» [С.А. Степанов «Столыпин – история убийства. Жизнь и смерть ради России» М.: Яуза, Эксмо, 2006, с.6, 225].
Если бы историк сразу проверял достоверность таких фантазий и не добавлял своих, это удержало бы книгу от проваливания в рассмотрение безнадёжных версий.
Ничего такого в голову Столыпина не приходило. «П.А. хотел непременно просить Курлова за него», передавал Розанов слова хирурга Дитрихса, бывшего неотлучно при смертельно раненом Столыпине в больнице [В.В. Розанов «Террор против русского национализма. Статьи и очерки 1911 г.» М.: Республика, 2011, с.229].
Одним из основных мотивов выдумывания заговора охраны с самого начала была еврейская принадлежность убийцы Столыпина. Неумелый адвокат еврейства О.В. Будницкий пишет, рекомендуя провальную работу С.А. Степанова для ориентировки на личность Богрова: «была ли его пуля “еврейской”, “охранной” или “революционной”, так и осталось неизвестным». Василий Шульгин называл пулю еврейской [«Спор о России». В.А. Маклаков – В.В. Шульгин. Переписка 1919-1939. М.: РОССПЭН, 2012, с.238, 245].
С другой стороны, главная жертва легенды о заговоре, П.Г. Курлов был ненавидим как деятельный монархист. 6 июня 1906 г. он выпустил циркуляр, предписывающий не чинить препятствия распространению брошюр и листков центрального совета Союза Русского Народа [А.Б. Миндлин «Государственная дума Российской империи и еврейский вопрос» СПб.: Алетейя, 2014, с.58].
Еврейский фальсификатор Миндлин не пишет, что центр СРН не выпускал погромных листовок, чем в некоторых случаях занимались неконтролируемые энтузиасты на местах. Это различие в листовках довольно существенно.
Английский журналист в том же 1906 г. писал об ужасной погромной славе минского губернатора П.Г. Курлова, а П.А. Столыпин давал ему объяснения насчёт происхождения погромов: «солдаты были в последнее годы подстреливаемы как дичь на улицах Белостока» [П.А. Столыпин «Грани таланта политика» М.: РОССПЭН, 2006, с.465, 471].
Попытки стравить Столыпина с Курловым, помимо депутатов Г. Думы, предпринимали еврейские газеты. Всем им очень не нравилось покровительство Курлова Союзу Русского Народа. Черносотенцы подвергали сильной критике либеральные заигрывания Столыпина, его преследования правых газет и организаций. Подача правыми публицистами личности П.Г. Курлова выгодно выделялась [П.Ф. Булацель «Борьба за правду» М.: Институт русской цивилизации, 2010, с.425].
Критика Столыпина справа часто бывала чрезмерной. Эмигрантские осуждения Иваном Ильиным черносотенства нельзя распространить на весь СРН и все крайне правые организации, только на отдельных действительно корыстных представителей монархического движения или на таких склонных к несправедливому поношению Императорского правительства публицистов, как Клавдий Пасхалов. Тот, с одной стороны, не одобрял заявления П.А. Столыпина после взрыва направленной на него бомбы, о сохранении либерального направления своей деятельности. Но с другой признавал полное сохранение прежнего нелиберального бюрократического приказного строя, подвергая его голословному разносу, идентичному любому революционному и либеральному [К.Н. Пасхалов «Русский вопрос» М.: Алгоритм, 2009, с.99-102].
Редактор «Московских ведомостей», длительное время поддерживавший политику Императорского правительства, в годы подъёма агитационного и террористического движения поддался той же левой мифологии о министрах – предателях и провокаторах, стал писать о превращении петербургской бюрократии из либеральной в революционную, о её присоединении к адским силам революции «для общего заговора против Царя» со ставленником евреев и масонов С.Ю. Витте [В.А. Грингмут «Объединяйтесь, люди русские!» М.: Институт русской цивилизации, 2008, с.35, 218].
Такая публицистика запутывала должные монархические представления. Доводя до абсурда противопоставление Монарха и правительства, она вносила внутреннюю вражду с стан Самодержавия.
Различие между Верховной властью и исполнительной черносотенцы понимали верно. Однако частично справедливыми, а в целом преувеличенными и потому неверными и вредными были многочисленные рассуждения о том, что чиновничество «составило в наши дни кадетскую партию, самую бесчестную и бездарную. Это оно устроило смуту и повергло в позор и разорение наше Отечество» [В.Д. Катков «Христианство и государственность» М.: ФИВ, 2013, с.178].
Все такие неумеренные и несдержанные преувеличения и обобщения, не имея разборчивой точности, вредили монархическому делу и оправдывали кличку революционеров справа, поскольку разделяли те представления, которые вводили людей в партию к.-д. и другие левые партии.
Главными устроителями смуты были профессора и студенты, земская интеллигенция и евреи.