С.В. Зверев.
Смерть Столыпина. Кому нужны вымышленные заговоры.
Стр. 7
Среди биографий отрадное исключительное явление являет исследование Дмитрия Струкова, где взят верный приоритет личности Императора Николая II над министром Столыпиным. Автор верно замечает, что качественный уровень Императорского правительства способствовал профессиональному росту Столыпина – это ему приходилось равняться на коллег – совсем не то, как воображают прочие ослепшие от заказного обожания официальные биографы. Д.Б. Струков показывает своё превосходство, игнорируя сплетни о заговоре Курлова, однако он не предоставляет опровергающих те сплетни сведений, не даёт требуемого разгрома фантазий преобладающего числа биографов (частично требуемую аргументацию можно встретить в малоизвестной статье С.В. Куликова об отношениях Царя и Столыпина).
Понимание сути монархической идеи, принципов действия монархической системы даёт Дмитрию Струкову верный ориентир в основных вопросах истории Империи, однако, не говоря даже об отсутствии личных углублённых исследований, общая монархическая линия у него не всегда выдержана. Потому он верит в какой-то нарастающий системный кризис, измышленный врагами Империи для подмены правды о февральском масонском заговоре.
Неуместно и заимствование левых характеристик монархистов. Бывшего заместителя В.К. Плеве А.С. Стишинского из кабинета Горемыкина не обязательно и попросту неверно звать реакционером и тем оправдывать его замену в составе правительства.
Вновь всплывает недооценка коллег Столыпина в характеристике Ивана Горемыкина, будто Горемыкин не был готов к пути духовной борьбы и посвящению ей всей жизни, а боязливо озирался «на мнение сверху – царя и высшей бюрократии. Страна нуждалась в государственном человеке, в котором органически соединялись бы способность к творчеству, вера, нравственное подвижничество и мудрость управленца. Царь и здравомыслящая часть России с надеждой ожидали его появления» [Д.Б. Струков «Столыпин» М.: Вече, 2012, с.11, 50, 84].
От веры в мессианскую исключительность Столыпина избавиться так и не удалось.
Главноуправляющий Землеустройством и Земледелием А.С. Стишинский, в отличие от Столыпина, действительно был выдающимся специалистом в своём ведомстве. Ещё в конце 1880-х он разрабатывал программу МВД. Он разбивал думские безумства ничуть не хуже нового министра Внутренних Дел. Он доказывал, что принцип принудительного отчуждения ведёт к разорению: собственник теряет уверенность в себе, «энергия его иссякнет, руки опустятся». «Улучшения положения населения надо искать в других мерах. Его надо искать в улучшении условий землепользования, в правильной и широкой постановке покупки земель Крестьянским банком и в широкой постановке переселенческого дела. Эти предметы составляют заботу министерства» [Н.Г. Королева «Первая русская революция и царизм» М.: Наука, 1982, с.123-124].
Хотя отношение к общине не является самым существенным моментом в правительственной аграрной политике, следует отметить приписываемое ещё к.-д. А.С. Изгоевым отношение А.С. Стишинского к общине как к опоре Самодержавия. Такие, самые поверхностные упрощения, часто повторяются, не внося должной ясности в суть дела.
Ближайшее рассмотрение политической линии А.С. Стишинского показывает, в чём заключалась его ультрареакционность, по выражению советских историков.
На Особом совещании в феврале 1905 г. при выработке будущей землеустроительной политики, А.С. Стишинский оборонял общину лишь от «насильственных» посягательств, от «искусственного» разрушения, будучи за обеспечение условий естественного развития. Для этого считалось нужным снять лишние принудительные черты общины. Так, единомышленник Стишинского П.П. Семёнов из консервативного меньшинства Особого совещания, ненужной принудительностью называл именно круговую поруку и желал её ликвидации, был за предоставление возможности выхода из общины. А.С. Стишинский подвергал основательной критике общинное землепользование и подворное владение. Лучшей формой владения звал хутора и отруба, видел в них «будущность русского крестьянства». Это грядущее он желал предварительно сознательно подготовить в умах крестьян [М.С. Симонова «Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции» М.: Наука, 1987, с.194-197].
Следует учитывать, что каждый обсуждавшийся на Особом совещании проект имел серьёзное обоснование и различные степени соотношения последствий. А.С. Стишинский предлагал компромиссные решения, которые бы пошли на пользу как общинникам, так и выходящим на хутора.
Лидер Объединённого дворянства А.С. Стишинский в июле 1905 г. настаивал на системе выборов в Г. Думу по сословной принадлежности, а не по размеру собственности. Пётр Столыпин считал, что сословный принцип устарел и ликвидировал в МВД канцелярию по делам дворянства [С. Беккер «Миф о русском дворянстве. Дворянство и привилегии последнего периода императорской России» М.: НЛО, 2004, с.262-263, 275].
Ещё одним нередким курьёзом является именование Петра Столыпина последним дворянином. Это наименование из статьи Александра Блока, прославившегося многими неуместными характеристиками монархистов, да ещё в пору его услужения большевикам, часто повторяется и даже ставится в заглавия биографических книжек – неизменно поверхностных и популистских.
П.А. Столыпин, хотя и заменил Стишинского в составе правительства, прекрасно понимал, каким крупным значительным политиком тот являлся. 15 марта 1910 г. в Г. Совете, оппонируя Стишинскому, Столыпин именовал его высокоуважаемым и авторитетным знатоком крестьянского дела [П.А. Столыпин «Избранное. Речи. Записки. Письма» М.: РОССПЭН, 2010, с.295].
Борьба между ними шла по принципиальным вопросам, она не была личной и корыстной. В 1911 г. в Г. Совете А.С. Стишинский вопреки большинству правой группы голосовал за введение национальных курий – в пользу проекта Столыпина.
Когда Столыпин увидел, что потерял все опоры в качестве главы правительства: у Монарха, в Совете Министров, Г. Совете, в Г. Думе, в дворянстве, в правомонархическом движении, то предвидел назначение после себя П.Н. Дурново или А.С. Стишинского, ожидая от Императора шага назад от того, что он считал «нормальным», от заигрывания с Г. Думой, от подмены парламентской системой монархическую сословную.
Дурново обладал несравненно большим опытом и куда лучше Столыпина разбирался в государственных делах, как показывает историк, являющийся весьма компетентным биографом обоих министров. Наряду с этим Дурново совершенно не зависел от популярности у публики, не добивался её, как это бывало у Столыпина, в ущерб делу [А.П. Бородин «Пётр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус» М.: Алгоритм, 2013, с.279, 290, 292].
То же можно сказать про А.С. Стишинского и, конечно, про И.Л. Горемыкина. В 1906 г., когда Столыпин возглавлял только МВД, никто не говорил о кабинете Горемыкина-Столыпина. Ведущими фигурами звали Горемыкина и Стишинского.
В июле 1914 г. в дневнике Василий Розанов снова соединил эти два имени, не противопоставляя их паре Столыпин-Коковцов, но показывая их явно более ненавистными демократической прессе, мечтающей об их окончательной отставке.
Большевицкий пропагандист Г.Е. Зиновьев в марте 1912 г. в газете «Звезда» уверял своих читателей, что власть в России захватил (!), наряду с Пуришкевичем и Н.Е. Марковым, Стишинский. Зиновьев серьёзно относился к давним заверениям П.А. Столыпина, что он не подаёт в отставку, лишь бы не допустить замещения своей должности Стишинским или Дурново. После смерти Столыпина Зиновьев был уверен в их наступившем преобладающем политическом влиянии [Г.Е. Зиновьев «Сочинения» Л.: Госиздат, 1924, Т.III, с.162, 214, 271].
Однако Стишинский не занял крупных государственных постов. Новым председателем Совета Министров станет Иван Горемыкин, который куда реалистичнее Столыпина смотрел на будущее Империи и роль в ней представительной палаты. В начале июня 1906 г. Горемыкин обличал Г. Думу: это «не палата депутатов, а грязные подонки населения, сплотившиеся в разбойничью шайку». Однако распускать её с момента созыва он не советовал: «надо дать Думе самой похоронить свой престиж в народном сознании и обнаружить своё бессилие» [К.А. Соловьёв «Законодательная и исполнительная власть в России: механизмы взаимодействия (1906-1914)» М.: РОССПЭН, 2011, с.49, 148].
В этих словах И.Л. Горемыкина, а не в комплиментах, какими забалтывал Г. Думу П.А. Столыпин, есть настоящий дальновидный политический реализм, сохраняющий свою силу доныне, когда институт Г. Думы не пользуется никаким авторитетом, слывёт посмешищем с потасовками или пользуется равнодушным безразличием, считается бесполезным и лишним, не может иметь никакого положительного значения для России.
В 2011 г. Арк. Липкин в связи с обнадёживающим состоянием кризиса в РФ напрасно называет, сравнительно с лозунгом национального государства, ещё большим анахронизмом «лозунги современных монархистов». Следует сделать выводы из самого кризиса и из того, что Г. Дума по-прежнему «является одним из самых неуважаемых в российском обществе институтов» [«Пути России». Историзация социального опыта. Т.XVIII. М.: Новое литературное обозрение, 2013, с.218, 276].
Инерциальное сохранение подобных институтов позволительнее считать анахронизмом и пуще того, маразмом. Именно потребность замены отживших институтов делает актуальным монархический принцип, тем более что он один способен дать достойную альтернативу потенциально опасным диктатурам.
Умирание демократии вовсе не связано с особенностями современного криминального режима в РФ. Уже в начале XXI века французский писатель показывает, как идеология покаяния за равноценные по преступлениям колониализм и нацизм фактически привела к уничтожению европейской культуры, сильной национальной политики. Европейцы боязливо отступаются перед исламизмом и даже отказываются «от распространения демократической идеи», в превосходстве которой, равенства, просвещения, гуманизма, автор так уверен [П. Брюкнер «Тирания покаяния» СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2009, с.118].
И напрасно уверен, ибо именно торжество демократии и насильственный революционный разгром монархического устройства и национальных движений в Европе привёл к теперешнему самоуничтожению.
Получившая признание на всех континентах работа британского социолога Колина Крауча также говорит о вымирании не сколько демократической системы, сколько демократической идеи. Левые идеи борьбы за всеобщее равное голосование, добившись своего, провалились, ХХ век свёл на нет левые иллюзии, поскольку то завоёванное право голоса ничего не даёт и никому не нужно: «несмотря на проведение выборов и возможность смены правительств, публичные предвыборные дебаты представляют собой тщательно срежиссированный спектакль, управляемый соперничающими командами профессионалов, которые владеют техниками убеждения, и ограниченный небольшим кругом проблем, отобранных этими командами. Масса граждан играет пассивную, молчаливую, даже апатичную роль, откликаясь лишь на посылаемые им сигналы» [К. Крауч «Постдемократия» М.: ГУ ВШЭ, 2010, с.19-20].
Главной проблемой партийной системы Британии «остаётся политическая апатия». Согласно опросам среди отказавшихся голосовать, 77% считают, что выборы ничего не изменят, 65% не доверяют политикам [А.А. Громыко «Модернизация партийной системы Великобритании» М.: Весь Мир, 2007, с.32-38].
По опросам в феврале 2012 г. среди студентов РГТЭУ (17-23 года) «72,38 % опрошенных заявили, что ни одна из парламентских партий им не близка и не понятна» [С.Н. Бабурин «Новая русская империя» М.: Алгоритм, 2013, с.197].
Явка на голосованиях в РФ близка этим цифрам. «На Западе кризис институтов либеральной демократии принял гротескные формы. В России происходил не менее драматичный процесс» [Б.Ю. Кагарлицкий «Неолиберализм и революция» СПб.: Полиграф, 2013, с.6].
Победа гуманистического демократического атеизма в различные исторические эпохи являлась предвестником гибели цивилизации, потерявшей смысл своего существования и потому более не способной быть. Наступает несомненная смена этой цивилизации, основанной на самоубийственном революционном атеизме. Символическое отображение этого цивилизационного самоуничтожения отлично выражали не только романы П.Н. Краснова, но и произведения М.П. Арцыбашева, написанные ещё в Российской Империи, где писатель поднялся до редчайшего философского постижения трагических закономерностей победы левой идеологии. То о чём предупреждали обличавшие гуманизм пророки стало явью.
«Уже сейчас стало ясно, что эта реальная гибель Запада произойдёт в форме гибели народов или превращения их в расы», – т.е. в гуманистическом растворении национальностей [Х. Арендт «Скрытая традиция» М.: Текст, 2008, с.38].
Очень информативна книга о состоянии Германии: «взаимосвязь между фертильностью и религиозностью известна давно. В большинстве случаев это объясняется традиционным характером обществ с высокой религиозностью. Секуляризация общества и падение рождаемости являются тогда двумя аспектами одного и того же процесса общественной модернизации» [Т. Саррацин «Германия: самоликвидация» М.: Рид Групп, 2012, с.316].
Модернизацию лучше прямо назвать самоуничтожением. Это цена отказа от религии, монархии и национализма. За всё надо платить: соблазняющая прелесть либерализации по своей сути не может не привести к цивилизационной гибели, при отказе от оснований воздвигнутой культуры, подменой её пустотой свободы.
Аналогичное состояние в РФ не меняется к лучшему давно. Наиболее активно численность населения сокращается «в традиционно русских областях», что позволяет говорить «о процессе вымирания русского населения в Центре и на Северо-Западе страны». Убыль в Сибири, на Севере и Дальнем Востоке ещё страшнее, при стремительном росте народов исламской культуры [«Вера. Этнос. Нация» М.: Культурная революция, 2009, с.341-342].
Обрыв традиции в Германии Х. Арендт относила к 1920-м, а во Франции – к 1940-м. «С политической точки зрения, это был упадок и гибель национального государства». К объединению человечества через национальное обезличение стремились вожди Соединённых Штатов и творцы Евросоюза, а также идеологи СССР. Лишившись национальных культур, «гражданин мира, живущий под тиранией всемирной империи и говорящий и думающий на каком-то приукрашенном эсперанто, был бы не меньшим чудовищем, чем гермафродит» [Х. Арендт «Люди в тёмные времена» М.: Московская школа политических исследований, 2003, с.105, 260-261].
В одной из работ, обобщающих основы современного общественного устройства, смело говорится о том очевидном, чего не хотят признавать лица, предпочитающие возвышающий самообман. «Мощной мировой силой является исламский фундаментализм. Он энергичен, агрессивен» ввиду значительной идейности, жёсткой ритуальности, массы «запретов и ограничений», которые дают побуждение к действию, активную мощь. Отказ от религиозных принципов во имя вседозволенности, на которой построена глобалистская гуманистическая идеология, означает «понижение рождаемости белой цивилизации», «понижение энергетики. Закат, упадок, разложение, гибель» [М. Веллер «Всё о жизни» М.: АСТ, 2009, с.314, 318-319].
Эта гибель обрекает на смерть и демократию.
Цивилизационную смерть ускорит энергетический кризис, невозможность поддерживать на прежнем уровне безумные потребительские нормы, привычка и пристрастие к которым становится угрозой для человечества. Длительное использование альтернативных источников энергии доказало невозможность сохранения за их счёт всех достижений прогресса. Способных спасти цивилизацию заменителей нефти и газа не существует. «Углеводородный голод – это то, что толкает мир к глобальному конфликту». «Сильные государства вновь стали заниматься колонизацией слабых» [Н. Рыжков «Мир и энергетические ресурсы» // «Свободная мысль», 2015, №5, с.23-25].
В этой точке сходятся аналитики с самыми разными личными убеждениями. С. Хантингтон считает, что западная культура гибнет, а США не имеют потенциала для обеспечения победы глобализма. Исламизм непобедим, т.к. не имеет центра, который можно сокрушить. Прежде «США нуждались в Советском Союзе, чтобы поддерживать биполярный порядок». Концепцию С. Хантингтона дополняет теория грядущей анархии Р. Каплана, который «обращает внимание на эрозию государственной власти во многих уголках мира», «растущий дефицит ресурсов». Эти проблемы нерешаемы, а процессы – неуправляемы [М. Калдор «Новые и старые войны. Организованное насилие в глобальную эпоху» М.: Институт Гайдара, 2015, с.359-367].
В серьёзном издании фонда «Либеральная миссия» можно прочесть про «масштабы существующего в Европе демократического деспотизма». «Европейский союз – крайняя форма того демократического деспотизма, которого опасался Токвилль». «Вопросы политики ЕС практически не фигурируют на национальных выборах». Мажоритарная демократия ведёт к уязвимости либеральных прав, они «в большинстве западных демократий сейчас подвергаются нападкам» – «их атакуют поборники политкорректности, желающие ограничить свободу слова и мысли». Людей заставляют в принудительном порядке думать и действовать определённым образом. «Вторая угроза либерализму исходит от религиозных экстремистов». Набирают силу не только исламисты в Европе. «В США религиозные экстремисты уже стали значительной политической силой» [Д. Мюллер «Разум, религия, демократия» М.: Мысль, 2015, с.37-38, 514-515].
Соответственно с этим, исследователи помимо процесса глобализации замечают ответную реакцию: «культуры делают решительные шаги, чтобы самоопределиться». Помимо активной исламизации «культура активно христианизируется», наблюдается «преодоление секуляризма». «Бунт культур вспыхнет через десекуляризацию и возврат к религиозности» [А. Панко «Бунт культур» // «Диалог культур: социальные, политические и ценностные аспекты» М.: Канон +, 2015].
Крах прогресса стал настолько общепризнанным, что о нём начинают писать как о банальности: «сегодня многие прогнозируют возврат к феодализму – больших интеллектуальных усилий для этого не требуется. Кого-то это даже устраивает». Государство «явно предпочтёт возвращение к своим истокам» [О.В. Григорьев «Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы» М.: Карьера-Пресс, 2014, с.427-428].
Понятно, что ожидается не реставрационное повторение ушедшего, а вариация с влияниями новых эпох, и только при самых оптимистичных расчётах можно надеяться на сохранение государственности прежнего типа. Единственное, что говорит в пользу этого – тот самый контрподъём религиозности, чьё влияние труднопросчитываемо. Вся интрига в том, будет ли он способен противостоять грядущей анархии.
Полная управляемость демократических выборов олигархическими силами возникала везде, иначе выборы вели государства к разброду, хаосу и гражданской войне. Отличие лишь в том, что в начале ХХ века левые ещё могли обманывать привлекательностью народовластия, а теперь, когда демократия везде победила путём революционного или оккупационного насилия, великая ложь стала всем ясна.
Но изначально такие монархисты как И.Л. Горемыкин, единомышленник К.П. Победоносцева и Государя Императора Николая II, отстаивали гораздо более верные, перспективные и актуальные даже спустя столетие идеи, нежели их недальновидные оппоненты.
Самодержавная система действовала несравненно эффективнее Г. Думы. «После создания законодательного представительства, некоторые проекты, направленные на развитие образования и общественного участия в нём, поддержанные Царём, тормозились именно думской оппозицией. Характерно, также, что многие правовые акты, принятые как «законы» через Государственную Думу являются шагом назад в отношении развития государственно-общественного управления по сравнению с правовыми актами являющимися «указами»» [Д.Л. Сапрыкин «Образовательный потенциал Российской Империи» М.: ИИЕТ РАН, 2009, с.114].
Великолепная монография Д.Л. Сапрыкина демонстрирует подлинные достоинства Самодержавия и уничтожает популярные попытки приписать грандиозные достижения Империи в области образования П.А. Столыпину или Г. Думе.
Опыт всех стран показывал уже в начале ХХ века, что при парламентах «неизменно господствуют подкуп, насилие и произвол» партий – в «ущерб населению» [А.С. Вязигин «Манифест созидательного национализма» М.: Институт русской цивилизации, 2008, с.310].
Суждения монархистов по данному вопросу оказываются убедительными, т.к. о том говорит вся политическая история. В 1920-е падение монархических режимов ознаменовалось таким наблюдением крупного итальянского социолога: «современные парламенты становятся эффективным инструментом демагогической плутократии. Сначала на выборах, затем в ходе принятия решений они представляют широкое поле деятельности для людей, богато одаренных инстинктом комбинирования» [В. Парето «Трансформация демократии» М.: Территория будущего, 2011, с.60].
Либеральный писатель Марк Алданов всю эту историю хорошо знал: «сошлюсь однако на некоторые учёные труды, специально посвящённые вопросу о косвенных денежных влияниях на политических деятелей и в демократических, и в тоталитарных странах. Продажность? О, нет! Гораздо благозвучнее: «Косвенные денежные влияния». С этими косвенными влияниями в западной Европе должны были считаться и лично-честные неподкупные люди» [«Новый журнал» (Нью-Йорк), 1943, №5, с.341].
В его некрологе вздор, конечно, будто Милюков отличался от всех остальных демократов свободою от таких влияний. Продажность партии к.-д. била рекорды. Специфический этнический состав спонсоров партии отмечали не одни черносотенцы и октябристы, но и лидер меньшевиков Мартов: «еврейский и армянский торгово-промышленный капитал почти целиком на стороне к.-д. партии» [«Отклики» СПб.: Я. Левенштейн, 1907, Сб.2, с.12].
Воззрения Ивана Горемыкина на Г. Думу разделяли многие последовательные монархисты. Достойный представитель Дома Романовых, поэт Константин, президент Императорской Академии наук и начальник военно-учебных заведений, в 1906 г. писал о пустозвонных речах пренебрегающих делом «якобы представителей народа». Однако «Думу лучше не трогать и дать ей самой провалиться в общественном мнении» [«Дневник Великого Князя Константина Константиновича. 1911-1915» М.: ПРОЗАиК, 2013, с.28].
Иван Горемыкин с его заслуженным пренебрежением к сборищу депутатов, в апреле 1906 г. был вызван Царём сменить С.Ю. Витте, чей курс на умиротворение страны себя не оправдал, и который собирался зайти слишком далеко в поддержке требований 1-й Г. Думы. Её, собиравшуюся прямо-таки подчинить себе правительство и Монарха, следовало крепко осадить. По сути, в первые же месяцы существования Думы 1-го созыва под присмотром Горемыкина она успела себя дискредитировать. Преступный Выборгский призыв распущенной Думы ни к чему не привёл.
Священник Таврической епархии называл распущенную И.Л. Горемыкиным 1-ю Г. Думу «посмешищем от моря до моря». «Да и как не стать посмешищем. Они говорят: царя не надо, т.е. самодержавного царя, собственности не надо, землю надо отобрать у помещиков и трудолюбивых крестьян и разделить между всеми. Говорят, что так будет легче жить. Нет, не будет» [П.Н. Зырянов «Православная церковь в борьбе с революцией 1905-1907 гг.» М.: Наука, 1984, с.156].
Столыпин безуспешно пытался остановить раскатывающийся по России смех. 28 июля 1911 г. он писал бывшему министру Извольскому: «нельзя осмеивать наши представительные учреждения. Как они ни плохи, но под влиянием их Россия в пять лет изменилась в корне и, когда придёт час, встретит врага сознательно» [П.А. Столыпин «Избранное. Речи. Записки. Письма» М.: РОССПЭН, 2010, с.430].
Это «нельзя осмеивать» после распубликования принялись с упоением цитировать историки (В.А. Демин, Ф.А. Гайда на конференции 28-30 сентября 2011 г.), вопреки тому, что прогноз в самый момент записи был и оказался в итоге сущим вздором.
История Великой войны 1914 г. и Февральского переворота полностью опровергла взгляды Столыпина: Г. Дума стала центром источения разрушающих страну демократических и конспирологических иллюзий. Коренное изменение России, как уже отмечалось на примере биографов-популистов, выдумано для пропаганды парламентаризма и реформаторской сверхгениальности, в чём Столыпин имел личный интерес.
Опасность вымышленных заговоров продолжает угрожать истории Империи, ими всякий раз заслоняют обстоятельства, невыгодные демократической идеологии. Напропалую фантазируя, будто у какой-то высшей камарильи существовал конфликтный сценарий стравить черносотенцев и либералов для укрепления своей власти в новой парламентской системе, автор одной бестолковой докторской диссертации не назвал ни одной фамилии авторов и проводников сочинённого заговора, ни одного свидетельства, игнорируя планы и программы И.Л. Горемыкина и других крупнейших русских политиков, ссылаясь лишь на собственное впечатление. Заканчивается данное предположение заявлением без каких-либо оговорок: так было положено начало агонии монархического режима [Г.А. Ивакин «Черносотенство в политической системе Российской империи начала ХХ века. Диссертация д.и.н.» М.: РАНХиГС, 2014, с.297-298].
Со стороны либеральных этнополитологов пригодные только для публицистических агиток фантастические страшилки о носителях альтернативных идей по-прежнему раздаются: будто Имперский национализм начала ХХ века для России «реально является основным орудием её разрушения» [Э.А. Паин «Распутица. Полемические размышления о предопределённости пути России» М.: РОССПЭН, 2009, с.174].
Нежелание признавать реальные причины падения Монархии приводит к подмене настоящих научных объяснений революции такого рода вымыслами. Доказать их никто и не пытается, за невозможностью.
Для задуманного в 1906 г. полноценного уничтожения престижа Г. Думы нужен был иной глава правительства, не такой как И.Л. Горемыкин, ведь провал думской системы могли списать на его упрямство. А.С. Стишинский и П.Н. Дурново, также способные закончить разгром революции, не годились по той же причине.
Жена профессора из партии к.-д. в дневнике посылала Столыпина ко всем чертям и злорадствовала над ним при каждом удобном случае. Однако списать провал Думы исключительно на правительство стало невозможно. 6 мая 1907 г.: «кругом бранят Государственную думу, что она только разговаривает». Обывателю казалось: 1-я Дума только кричала, 2-я скандалит и ссорится. Дума попала в трясину [«Революция 1905-1907 гг. глазами кадетов (Из дневников Е.Я. Кизеветтер)» // «Российский Архив», 1994, Вып. V, с.405, 413-414].
В случае с П.А. Столыпиным, также умевшим давить мятежи, но ещё и прибывающим в иллюзии насчёт возможности создать работоспособную Г. Думу и стремящимся вплотную, постоянно с ней сотрудничать, невежественное бессилие депутатов любого созыва явилось перед всей страной несомненным фактом, вопреки всем громким речам Столыпина, вопреки либеральной пропаганде и конституционной мифологии.
Участие лидеров Г. Думы в заговоре против Императора, разрушительная активность их в революции, создание ими Гражданской войны показало всю зловредность парламентского принципа. Атаман Краснов по заслугам выгнал М.В. Родзянко из Всевеликого Войска Донского в 1918 г.