С.В. Зверев
Сравнительные характеристики версий Екатеринбургского злодеяния 1918 г.
Часть 2.
Британский консул Томас Престон.
Стр.6
В начале сентября 1917 г. английский посол Джордж Бьюкенен передал Великому Князю Михаилу Александровичу отказ своего правительства в визе – несмотря на то, что в предвоенное время, будучи выслан из России за непозволенный брак, он проживал в 1912-1914 возле Лондона, арендуя там имение с замком, а во время февральского переворота поддерживал контакт с Бьюкененом в Петрограде. Но в интересах Британии было, использовав его в интересах революции, не выпустить из страны, как и Царскую Семью [В.М. Хрусталёв «Великий князь Михаил Александрович» М.: Вече, 2008, с.211, 352, 355, 417, 422].
19 июля 1919 г. княгиня Барятинская опубликовала в Британии статью «В поддержку Колчака», с замечанием: «англичане боятся русской монархии». Вдовствующую Императрицу Марию Фёдоровну Ллойд Джордж не желал видеть в Англии, и ей пришлось переселиться в Данию [О.А. Казнина «Русские в Англии» М.: Наследие, 1997, с.46, 61].
В мае 1918 г. в ответ на обращение принцессы Баттенбергской относительно спасения Царской Семьи, Бальфур дал вежливый отказ. А после этого нуждающейся Марии Фёдоровне британская династия заплатила за её драгоценности всего 100 тыс. фунтов при их стоимости в 350 тысяч [Ю.В. Кудрина «Императрица Мария Фёдоровна» М.: Вече, 2013, с.235, 332].
Дочь Бьюкенена уверена, будто видела грусть в глазах отца при отпевании Царя в Православной церкви в Англии, но не замечала её у всех. «Меня потрясло, что члены британского Военного кабинета вели себя так, будто не чувствовали никакого стыда, никакой вины за то, что отказались предоставить убежище императору и его семье». Она, как и все, видела двойную игру британского правительства, которое «одной рукой поддерживало армии Деникина, Колчака и Юденича, а другую – дружески протягивало их врагам» [И.В. Алексеева «Мириэль Бьюкенен. Свидетельница великих потрясений» СПб.: Лики России, 1998, с.207-208].
Секретарь Георга V Стамфордхэм в июле 1918 г. написал близкому к Королю лорду Эшеру, автору статьи о гибели Царя: «случалось ли когда-нибудь более жестокое убийство, и проявляла ли когда-либо наша страна такую чёрствость и такое равнодушие к трагедии подобного масштаба? Что всё это значит? Я весьма благодарен королю и королеве за то, что они посетили эту заупокойную службу. У меня пока нет сведений о том, что П.М. [премьер-министр Ллойд Джордж] и МИД присылали туда своих представителей. Куда подевалось у нас чувство сострадания, чувство признательности, наконец, просто чувство приличия?..» [К. Роуз «Король Георг V» М.: АСТ, 2005, с.358].
Британское правительство, в отличие от своего Короля, не испытывало скорби об убитых Романовых, следовательно, не строило планов по спасению, не сожалело об их провале. Другое дело, генерал Краснов, который, отрезанный Волгой от Восточного фронта, не имел возможности участвовать в спасении Царя, но отправил отряд для защиты Великого Князя Николая Николаевича в Крым, когда его покинули немцы, а в июле 1918 г. провёл торжественную панихиду по Государю, отдал специальный приказ.
При встрече в 1953 г. с белоэмигрантами Г.Е. Чаплиным, А.В. Байкаловым и В.В. Ореховым, как вспоминал последний в рецензии на книгу П. Пагануцци об убийстве Царской Семьи, У. Черчилль «высказал своё мнение о позорном равнодушии западных держав к судьбе их верного союзника Императора Николая 2-го. Сейчас они платят за все свои ошибки и предательства по отношению к Императорской России». Согласно с этим прежде выражался Ллойд Джордж: «жизнью Николая 2-го он купил популярность у левой Англии». Передавая эти слова, Василий Орехов при всех своих антинемецких настроениях и первопоходнических традициях невзаимной верности союзникам, соглашался с утверждениями Людендорфа (1919) о помощи, оказанной революции Антантой в деле свержения Государя в феврале 1917 г. [«Часовой» (Брюссель), 1981, №634, с.15-16].
Относительно того, почему «Британский Лев» не пришёл на помощь Царю, историк Ю.А. Жук проигнорировал действительно важные вопросительные знаки. А именно: почему Вильтон, Дитерихс и Соколов ничего не сообщают о помощи, какую будто бы пытался оказывать Престон, и о его близких постоянных контактах с красными?
Пьер Жильяр о нём написал: «я считаю долгом отдать справедливость весьма мужественному поведению английского консула г. Престона, который не побоялся вступить в открытую борьбу с большевистскими властями, рискуя своей личной безопасностью» [П. Жильяр «Император Николай II и его семья» Вена: Русь, 1921, с.250].
Согласно с этим в 1972 г. Престон давал интервью, а в 1960 г. передал письменно: «баронесса Буксгевден, мистер Гиббс и месье Жильяр часто приходили ко мне в консульство, и мы целыми часами обсуждали возможности и способы спасения Царской Семьи».
Эти воспоминания Престона приводил американец Роберт Масси (1967): «никаких организованных действий, направленных на спасение императорской семьи из Екатеринбургского плена, предпринято не было» [Р. Масси «Николай и Александра» СПб.: Золотой век, 1995, с.557].
Вот только София Буксгевден в книге «Жизнь и трагедия Александры Феодоровны Императрицы всероссийской» (1928) и в книге «Оставленные. Четырнадцать месяцев в Сибири во время революции. Декабрь 1917 – февраль 1919» (1929) и не подумала ничего рассказать про столь значимые обсуждения с Престоном или о том, будто Престону угрожали. Лишь раз она пишет в гл. 9 «Оставленных» про англичанку, арестованную в Тюмени на три дня за неявку мужа. За помощью для неё пришлось обратиться к британскому консулу в Омске. Имени его не называет, и авторы примечаний к русскому изданию 2012 г. напрасно считают, что этим консулом был Престон – тот всегда находился в Екатеринбурге, баронесса С.К. Буксгевден не могла допустить такой ошибки.
Следовательно, можно поставить под сомнение если не факт самих обсуждений, то наличие каких-либо предложений, инициативных действий со стороны Престона. Собственные пожелания на счёт спасения Буксгевден высказывать могла, но Престон не заслужил место в мемуарах, поскольку ничем не отличился.
Полностью поставить сомнение рассказ Престона можно, но не обязательно, ибо Жильяр пишет на той же странице, что несколько дней ходил к Престону и шведскому консулу. Оба «нас успокоили, говоря, что уже были предприняты шаги, и что они не верят в непосредственную опасность».
Значит, общение с Жильяром всё-таки было, но слова о шагах остаются ничем не подкреплёнными. Более того, то, будто Престон не чуял опасность, противоречит его позднейшим интервью о том, будто его так беспокоила сохранность Царской Семьи. Это важнейшее опровержение версии Престона.
Оно может объяснить поздний характер дачи интервью. София Буксгевден умерла в 1956 г. и не могла предоставить свои данные о поведении Престона. В 1960 г. оставался жив Пьер Жильяр, но с 1958-го после пережитой автомобильной катастрофы оставшиеся 4 года жизни он оставался не активен вдалеке в Швейцарии. Чарльз Сидней Гиббс дожил в Лондоне до 24 марта 1963 г.
Все трое в конце 50-х дали показания по делу самозванки Анны Андерсон. Потому, ссылаясь на живых лиц, Престон не мог совершенно выдумать общение с ними. Зато запросто – исказить.
В свою очередь, Марк Касвинов в первом же издании своих «Ступеней» (1973) подверг сомнению заявленный у Масси пессимизм настроений Престона относительно спасения Царской Семьи. В своей мерзкой фальшивке Касвинов, рассказывая о Томасе Престоне, как всегда, не стеснялся в выражениях: «к тому времени Рестон изрядно набил руку на шпионско-диверсионных махинациях в глубине России, одновременно обслуживая несколько постоянных господ и заказчиков»: Бьюкенена, Нокса, Хора и Интеллидженс сервис. По странной причине Касвинов зовёт Престона Рестоном, с 1973 г. до последних переизданий 1989 г. эта ошибка исправлена не была, хотя текст в дальнейшем правился, сохранилась набитая на диверсиях рука в связи с перечисленными именами, но сокращён странный оборот об обслуживании нескольких заказчиков, представлявших одну фирму.
Дальше у Касвинова начинается нечто феерическое: «вся деятельность Рестона на востоке России была сплошным и наглым вмешательством в русские дела; “пессимизм” же Рестона не только не побудил его оказать сдерживающее влияние на подпольные банды головорезов, готовивших рабочему населению города ночь длинных ножей, – напротив, Рестон обеспечивал их оружием, форсировал их боевую подготовку, требовал от них дисциплины и повиновения, координировал их взаимодействие. Последнее обстоятельство особенно существенно, если учесть разномастность сколоченных просвещённым дипломатом вооруженных банд. Дело в том, что группы этих «шуанов русской контрреволюции», численность которых американский автор оценивает в 5 тысяч человек (Victor Alexandrov «The end of the Romanovs» Little and Brown, Boston - Toronto, 1966, p.78), были в то время рассредоточены по нескольким городам: в Казани, Симбирске, Перми, Алапаевске и Екатеринбурге. В частности, одной из таких групп, участвовавших в заговоре и повиновавшихся консулу Рестону, был сербский батальон под командованием майора Благотича – он охранял в Казани русский золотой запас, ещё в 1915 году вывезенный сюда из Петрограда.
6 июля 1918 года в Симбирске, в гостинице «Троице-Спасская», открывается инспирированное Рестоном военное совещание, посвященное вопросу о мерах к освобождению царской семьи. Председательствует на совещании полковник Каппель (тот самый, который позднее возглавит колчаковские соединения в Сибири). Присутствуют среди прочих: бывший думец, видный белогвардейский политикан Фортунатов; кадетский деятель инженер Лебедев; руководитель оперативного отдела подпольной организации капитан Степанов. Решение, единогласно принятое совещанием, гласит: «Ночью штурмовать дом Ипатьева. Внимание красной гвардии отвлечь выступлениями в Перми и в других ближних городах. Выделить особую офицерскую команду, которая уведет семью в тайное убежище; операция сочетается с мощным славянским (то есть белочешским. - М.К.) наступлением, которое желательно назначить примерно на 15 июля» (Alexandrov, p. 80). Для уточнения сроков и согласования с командованием легиона “командируется в район Екатеринбурга капитан Степанов”» [«Звезда» (Ленинград), 1973, №10].
Касвинов неоднократно фальсифицировал материалы недоступных для советских читателей иностранных изданий, примеры тому бесчисленны. Но делал это не всегда. Можно проверить, что соседняя ссылка на Масси дана столько-то точно. А затем Касвинов опирается на постоянно разоблачаемого им советолога Виктора Александрова, знаменитого бесчисленными подделками и бесконечными вымыслами – зарубежный аналог Касвинова. Обоих никто не желал воспринимать всерьёз. Даже в СССР учёные историки, а не отпетые пропагандисты, ссылались на Касвинова только для демонстрации его ошибок.
Впрочем, Н.Г. Росс в 1987 г. отнёсся к книге «Конец Романовых» довольно снисходительно, обвинив её только в некритическом восприятии советского взгляда на совершённое убийство, признавая в ней наличие уникальных подробностей о ходе следствия.
В СССР в 1984 г. выпустили перевод с французского книги В. Александрова «Мафия СС». В предисловии автор подавался уже не как антисоветчик, а как русский по происхождению, прогрессивный писатель-антифашист, присутствовавший на Нюрнбергском процессе, сотрудничающий со странами социалистического лагеря. В соответствии с этой публикацией был подправлен и оригинальный текст Касвинова в последних переизданиях «Ступеней».
Касвинов оказался единственным в СССР, кто выдвинул серьёзные обвинения против Престона, с искажением фамилии – возможно потому, что в 1973 г. Престон ещё был жив. Во всех же специализированных советских изданиях об английской интервенции о Престоне просто не говорят. Твердят, что Колчак был марионеткой Антанты, но без имени Престона такие повторы малого стоят.
В коммунистических творениях непримиримым врагом СССР звался А. Нокс – «ближайший сообщник Колчака», а также бывший командир бронедивизона при Колчаке и его брат заместитель министра иностранных дел Локкер Лампсон – «постоянная погоня за “золотым тельцом” связывала его с нефтепромышленниками» во главе с Генри Детердингом, который будто бы финансировал белоэмигрантские организации. Советские историки и в послесталинские времена продолжали вдаваться в бестолковые конспирологические бредни о союзе англичан с монархистами, вплоть до проведения правого Зарубежного Съезда 1926 г. для использования в ходе планируемой интервенции. Столь же легковесным является заявление, будто П.Л. Войкова, причастного к Екатеринбургскому злодеянию знакомого Престона, убил «белогвардеец Каверда, состоявший на жаловании у английской разведки». Ссылаться на «Известия» 1920-х годов или на коммунистическое «Юманите» – значит ничего не доказать.
Малого стоит и авторитет Сталина. 8 июня 1927 г. Сталин отозвался на убийство Войкова: «Получил об убийстве Войкова монархистом. Чувствуется рука Англии. Хотят спровоцировать конфликт с Польшей. Хотят повторить Сараево» [О.В. Хлевнюк «Сталин. Жизнь одного вождя» М.: АСТ, 2015, с.131].
Он тут же распорядился взяться за уничтожение монархистов в СССР, хотя Коверда был демократом. Точностью Сталин не отличался.
Подозрения возникли, ибо по времени выходило, что дипломатические отношения с Британией приостановились в конце мая, а Войкова убили в Варшаве 7 июня. В СССР начались крупные митинги ввиду ожидания войны с Польшей [В.Н. Кузнецов «Верхнеудинск. 1923-1929» Красноярск: Тренд, 2013, с.92, 102].
Мало того, ровно в тот же день 7 июня 1927 г. в Ленинграде белогвардейцы Ларионов, Соловьёв и Мономахов по заданию Кутепова взорвали партийный клуб. Они уже несколько дней находились в городе, перейдя финскую границу, и должны были ожидать известия о взрыве в Москве от Опперпута, работавшего на чекистов. С.Л. Войцеховский утверждает, что они устали ждать и решили нанести удар самостоятельно. В.А. Ларионов не пишет о чекистских внешних условиях или английских влияниях насчёт решения 7 июня: «надо было действовать теперь же: мы и так пропустили зря несколько дней. Деньги почти кончались» [«Русская эмиграция в борьбе с большевизмом» М.: Центрполиграф, 2005, с.40, 58].
Тем более находили основания видеть один общий английский заговор, что 7 июня в Белоруссии был убит председатель Минского ГПУ Опанский. Такая широкая география синхронизированных убийств служит убедительным доводом в пользу обширного заговора. В советских газетах публиковали разоблачения каких-то пяти задержанных в Ленинграде белогвардейских террористов, признавших их финансирование британской разведкой на суде в сентябре [Л.К. Шкаренков «Агония белой эмиграции» М.: Мысль, 1987, с.132-133].
Сергей Войцеховский в мемуарах «Трест» пишет о том, что в течение 1927 г. при последующих переходах 4/5 агентов Кутепова провалилось, но не комментирует их признания на суде. А.С. Гаспарян в книге «Операция Трест» игнорирует совпадение с другими терактами и сведения об английском руководстве ими. В отличие от остальных историков он утверждает, что Ларионов взорвал клуб вечером 6 июня.
Более конкретны и правдоподобны указания Волкова на английские контакты с петлюровцами, поддержку грузинских и кавказских сепаратистов. Майлза Лампсона обвиняли в причастности к нападению на советское посольство в Пекине в апреле 1927 г. «Через Оливера Локкара Лампсона – брата заместителя министра иностранных дел Детердинг был связан с Альфредом Розенбергом» [Ф.Д. Волков «Англо-советские отношения 1924-1929» М.: Госполитиздат, 1958, с.120, 225-230, 284].
В начале 1926 г. Генри Детердинг написал: «с большевизмом в России будет покончено ещё в текущем году» [«Дипкурьеры» М.: Политиздат, 1973, с.189].
Не отступая от советских традиций, чекистский генерал-майор Рэм Красильников, 13 лет возглавлявший американский раздел контрразведывательного бюро КГБ, в книге «КГБ против МИ-6» (2000) пишет о Коверде на содержании у английской разведки. Ссылаясь на того же Волкова, повторяет, будто «англичане оказывали внушительную помощь казачьему генералу Краснову».
Профессор института международных отношений Ф.Д. Волков исправно исполнял свои фальсификационные обязанности. Как показывает историк А.В. Островский, Волков во времена перестройки взялся продвигать заказ партии по фальсификации биографии Сталина – ложные обвинения переключали внимание с самых важных сталинских преступлений во имя революции на глупые подделки о сотрудничестве с охранным отделением.
Локкар-Лампсон и Детердинг представляют интерес в их связи с нацистами, а не с белоэмигрантами. Генри Детердинг, глава крупнейшей британско-голландской нефтяной компании «Роял Датч Шелл», носитель Ордена Британской Империи, финансировал НСДАП с 1921 г. – это подтверждают любые справочные данные.
Историк Кристофер Линденберг, который показывает натянутость оккультных теорий и данных о влиянии на Хитлера и НСДАП общества «Туле», приводит сведения, что наряду с Г. Детердингом, спонсировала НСДАП компания «Виккерс» Захарова – того самого, который был связан с А. Мильнером [К. Линденберг «Технология зла. К истории становления национал-социализма» М.: Энигма, 1997, с.92].
Оливер Локкар-Лампсон возглавлял в 1920-е фашистское движение в Британии, в 1932 г. виделся с Розенбергом и получил от него одобрение. В категорию антисоветских «твёрдолобых», по наименованию Ллойд Джорджа, британских политиков попадает агент Мильнера С. Хор, сторонник примирения с Хитлером в 1930-е и сдачи Абиссинии Муссолини. Но Престона советские конспирологи обошли стороной, хотя по их же логике, именно он должен был бы возглавлять антисоветские заговоры в Екатеринбурге и Ленинграде. Похоже, что Престон такими заговорами не занимался.
Только в одной прокоммунистической американской публикации, где повторяются те же материалы, что и у Волкова, про финансирование британским правительством группы гетмана Скоропадского, также переданы советские сообщения о раскрытии заговоров с целью убийства Рыкова, Сталина и Бухарина. Эти заговоры будто бы инспирировали английские агенты. В качестве доказательства использовалось «перехваченное письмо британского консула Престона в Ленинграде, демонстрирующее наличие у Великобритании своих агентов в России» [«Russia after ten years» New York. International publishers. 1927. P. 81].
Подтверждение этому обнаруживается, с истечением времени, у английских историков. «Ходжсон и Престон сомневались, быть ли им до конца честными, когда они отрицали обвинения в шпионаже», поскольку в течение многих лет обрели ряд контактов «и знакомых, которые могли бы все слишком легко использоваться в качестве доказательства, что они принимали участие в деятельности, несовместимой с их дипломатическим статусом». Однако, к облегчению англичан, большевики смогли представить лишь неубедительные доказательства тенденциозного характера. Также, в досье у Престона хранились «многочисленные письма», которые могли «скомпрометировать» его российских знакомых – признавал Престон в письме к Чемберлену 8 июня 1927 г. Тем не менее, в СССР многие после отъезда британской миссии были обвинены в шпионаже. «Престон был даже уверен, что некоторые из его посетителей в Петрограде поплатились своей жизнью за их дерзость, хотя Ходжсон подвергал сомнению эту претензию» [Michael J. Hughes «Inside the Enigma: British Officials in Russia, 1900–1939». Rio Grande, Ohio: Hambledon Press. 1997. P. 193, 218, 307].
30 марта 1923 г. по поручению Керзона Ходжсон вступался за польского шпиона, осуждённого в СССР [Ф.Д. Волков «Тайны Уайтхолла и Даунинг-стрит» М.: Мысль, 1980, с.212].
В ноябре 1925 г. схваченного С. Рейли, как гласит его тюремный дневник, «много» допрашивали «есть ли у Ходжсона свои агенты, а также внутренние агенты в Коминтерне». По данным английского историка, Керзон выбрал Ходжсона для миссии в Москву ещё в мае 1921 г. [Э. Кук «Сидней Рейли» М.: Яуза, Эксмо, 2004, с.311, 415].
Дипломатия всегда связана со шпионажем. Стремление Престона лучше ориентироваться в делах СССР не раскрывает определённых политических целей. Советская конспирология могла бы связать Престона с ленинградской оппозицией 1920-х, которую возглавляли Зиновьев и Сафаров. Но значительную часть пребывания Престона в СССР с конца 1922 г. Зиновьев находился в союзе со Сталиным и не может быть отнесён к оппозиции.
Другой вопрос, что настоящей общности со Сталиным у него и Каменева не имелось. Они действовали заодно против Троцкого, но 30 июля 1923 г. Зиновьев писал Каменеву: «на деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина» [О.В. Хлевнюк «Сталин. Жизнь одного вождя» М.: АСТ, 2015, с.114].
В 1920 г. Ллойд Джордж называл торговлю средством борьбы с большевизмом. Его министр торговли и промышленности в октябре 1921 г. сказал об этом же: «лучшим методом ликвидации большевизма в России является проникновение в эту великую страну частных лиц торговыми методами». Однако вызывает сильнейшие сомнения само такое заявленное стремление Ллойд Джорджа к ликвидации. В меморандуме за 1920 г. Черчилль написал Ллойд Джорджу, что после ноября 1918 г. он желал мира с немецким народом и войны с большевиками: «по собственному желанию или под давлением обстоятельств, но вы проводили политику, весьма близкую к прямо противоположной».
Мнение, будто проникновение англичан в СССР связано исключительно с планами ликвидации партийного господства, а не поддержки его путём взаимовыгодной торговли, в которой отчаянно нуждались большевики, может оказаться столько же слабо обосновано, как утверждения советских историков о том, как убийство Войкова в 1927 г. осуществила английская агентура с целью втянуть в войну СССР [В.Г. Трухановский «Новейшая история Англии» М.: Издательство социально-экономической литературы, 1958, с.88-89, 97, 161].
Для большей ясности надо взглянуть и на другую сторону англо-советского конфликта. В 1926 г. партийное правление из СССР руководило международной кампанией по сбору средств в поддержку всеобщей шахтёрской стачки в Англии, создавало комитеты по сбору денег. С мая по ноябрь 1926 г. по решениям Политбюро бастующим отправили около 10 млн. рублей, планируя поставить вопрос о свержении правительства и создания Совета рабочих депутатов. Следовательно, английские политики справедливо обвиняли СССР в разжигании революции [«Политбюро ЦК РКП (б) – ВКП (б) и Европа. Решения «особой папки». 1923-1939. М.: РОССПЭН, 2001, с.98-99].
Большевики сами провоцировали англичан на ответные акции.
Предположение того, что Престон был назначен консулом в Ленинград, поскольку зарекомендовал себя союзником большевиков в Екатеринбурге, подтверждается, если посмотреть, кем был его начальник Ходжсон.
Английский генерал Ходжсон, высокий комиссар Англии, который владел русским языком, находился в Иркутске в январе 1920 г., располагая своим поездом. 1 января 1920 г. в поезде Жанена Ходжсон вместе с Сыровым, Жаненом, Могра, Като, Червен-Водали вёл переговоры о сдаче власти правительства Колчака иркутскому Политцентру. Ходжсон предлагал «выведать» у Политцентра «истинные стремления» и «привести обе враждующие партии к приемлемому соглашению».
Согласно стенографической записи, Ходжсон желал добиться перемирия и от Г.М. Семёнова. 4 января Ходжсон зачитал союзную декларацию за июнь 1919 г. о невмешательстве «во внутренние дела» России: союзники помогали только тем, кто воевал против Германии и защищали чехов. Червен-Водали согласился на требуемое Политцентром отречение Колчака и передачу власти его правительства Полицентру – не узнавая мнения адмирала [Н.Д. Карпов «Крестоносцы. Последний резерв Колчака» М.: Русская панорама, 2014, с.211, 277-278, 307].
Т.е., Ходжсон был в числе главных организаторов предательской сдачи А.В. Колчака. Ходжсон сознавался, что союзники никогда по-настоящему не стремились к войне с большевизмом. За такие заслуги красные могли принять его в Ленинграде. Подобного рода заслуги, сопоставимые с лишением власти Белого Верховного правителя, можно предположить, имелись и у сопутствовавшего Ходжсону Престона.
В таком ключе следует понимать всю английскую политику. 3 (16) мая 1918 г., когда Ходжсон был консулом во Владивостоке, он получил из МИД секретную телеграмму про чешский корпус: «он может быть использован в Сибири в связи с интервенцией союзников, если она осуществится». Лорд Керзон затем 12 июня 1918 г. (н. ст.) телеграмму в Архангельск: «у нас нет намерения предпринимать преждевременные военные действия» [Э. Ротштейн «Когда Англия вторглась в Советскую Россию» М.: Прогресс, 1982, с.77, 95].
Интервенция осуществлялась главным образом как антинемецкая акция, а не антисоветская. С начала мятежа и тем более после с прекращения войны с Германией чехи использовались более для установления британского контроля над белогвардейской контрреволюционной политикой, чем для свержения большевизма.
Р. Ходжсон очутился представителем Англии в Москве несколько раньше Престона, с ещё более головокружительной скоростью – уже в сентябре 1921 г. [К.Я. Почс «Санитарный кордон» Рига: Зинатне, 1985, с.26].
26 октября 1923 г. в письме к Роберту Ходжсону, руководителю дипломатического представительства, Т. Престон обрисовал обретение значительной власти в будущем «неутомимым и полным энтузиазма» Зиновьевым, наряду со Сталиным и Каменевым – тогда это была одна сплочённая группа. Характеристика Зиновьева выглядит скорее одобрительно, хотя затем в течение 1924 г. Престон был поражён сдвигом в сторону репрессивной политики, писал что новая «крайняя левая» добивается уничтожения НЭП и начинает волну массовых арестов оппозиции. Зиновьев выступил против Сталина не тогда, а только в декабре 1924 г., так что пока он один из организаторов отмеченных Престоном массовых репрессий.
Правители Ленинграда не замечены в компрометирующих выступлениях в пользу иностранцев. В эпоху борьбы с Троцким за лидерство в РКП, на партийном съезде в апреле 1923 г. Зиновьев и Сафаров выступали против предоставления концессий иностранцам. Сафаров видел в концессиях ликвидаторство завоеваний революции, Зиновьев без подсказок Сталина объявлял необходимость справляться самостоятельно с построением социализма. На другом съезде, в мае 1924 г., читая политический доклад, Зиновьев нарисовал мрачную картину сотрудничества с иностранным капиталом – ещё более определённо выступил за скупость в сдаче концессий [А.Г. Донгаров «Иностранный капитал в России и СССР» М.: Международные отношения, 1990, с.62-63].
Престон знал Сафарова по президиуму Екатеринбургского совета в 1918 г. Тогда Г.И. Сафаров, редактор газеты «Уральский рабочий», первый написал статью о состоявшемся убийстве: «Нет больше Николая Кровавого... И рабочие и крестьяне с полным правом могут сказать своим врагам: “Вы поставили ставку на императорскую корону? Она бита, получите сдачи одну пустую коронованную голову!”». До 1917 г. Сафаров был в эмиграции в Швейцарии. В 1922 г. Сафаров стал заместителем Зиновьева во главе коминтерна – в деле руководства всеми коммунистическими партиями. Личность Сафарова сопровождает Престона в Екатеринбурге в 1918 г. и в Ленинграде в 1922-1926.
Г. Сафаров. В декабре 1927 г. его арестуют.
Красный профессор Иосиф Литвинов в дневнике за 19 марта 1924 г. пишет: «Радека помоями обливает за его статью о Ленине “собачка” Зиновьева Сафаров. Прямо позор. Для карьеристов – рай. Надо только лаять на оппозиционеров и всё хорошо». 21 марта в связи с уходом Склянского автор дневника ожидает и падения Троцкого. Но Зиновьев и Сафаров не с ним и не с оппозицией [«Вопросы истории», 2013, №6, с.53].
Престон хорошо знал не только Сыромолотова и Войкова. Престон имел хорошие отношения с самим Зиновьевым.
«Не было ничего удивительного в том, что британский МИД так легко «купился» на фальшивку. «Письмо Зиновьева» практически ничем не отличалось от подлинных документов подрывного содержания, во множестве приходивших из Москвы. Кстати, Дон Грегори, будущий начальник северного отдела МИД, консультировался по поводу подлинности документа у сэра Томаса Престона, возглавлявшего в то время британскую миссию в России. Так вот даже Престон, хорошо знавший Зиновьева лично, был полностью уверен в подлинности «послания Коминтерна»» [Р.Б. Локкарт «Сидней Рейли: шпион-легенда ХХ века» М.: Центрполиграф, 2001].
Интересно, что Локкарт поставил Престона во главе британских дел в СССР, хотя официально Ходжсон значится выше.
Связь Зиновьева с Екатеринбургом в 1918 г. не так очевидна, как руководящая роль Свердлова. Однако именно на имя Зиновьева в 21 ч. вечера 16 июля Зиновьева поступила телеграмма, подписанная Голощёкиным и Сафаровым: «сообщите в Москву», что «условленного» «суда» «ждать не можем. Если ваши мнения противоположны сейчас же вне всякой очереди сообщите». Зиновьев переслал телеграмму Свердлову и Ленину со своей припиской: «Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом» [Ю.А. Жук «Вопросительные знаки в «Царском деле»» СПб.: БХВ-Петербург, 2013, с.594].
Это главный из сохранившихся бесспорно подлинных документов о принятом решении перед самым убийством. Телеграмма толкуется двояко: и как самостоятельное решение убить, принятое в Екатеринбурге, и как обязательный запрос, указывающий на верховную санкцию Зиновьева и Свердлова, которая непременно последовала.
По воспоминаниям П.З. Ермакова, ответ с разрешением Свердлова на убийство Царя был получен в Екатеринбурге. Но этот мемуарист недостаточно надёжен [Ю.А. Жук «Цареубийца. Маузер Ермакова» М.: АСТ, 2013, с.275].