Станислав Зверев.

«Еврейские погромы и национализм».

Стр.6

Американский историк пишет про «забастовки 1905 года, переросшие в банальные еврейские погромы» на Донбассе [У. Таубман «Хрущёв» М.: Молодая гвардия, 2008, с.52].

В отличие от него, советский историк выдвигал трафаретные обвинения в адрес черносотенцев насчёт погромов, обвинения настолько не конкретные, что верить им никак нельзя по причине их надуманной лживости [В.В. Модестов «Рабочие Донбасса в трёх русских революциях» М.: Мысль, 1974, с.54-55].

И в самом деле, раз в самих партийных изданиях имеются признания в том, как именно возникают погромы. Екатеринославский комитет РСДРП в 1899 г. обращался к рабочим в прокламации: «когда мы победим наших хозяев, то всё то, чем они теперь владеют, будет принадлежать нам. Зачем же нам всё это ломать и уничтожать? Воздержитесь от этого, товарищи! Зачем нам бить евреев, как это часто бывает во время стачек? Между евреями есть такие же рабочие, как и мы» [«Красный Архив», 1939, Т.93, с.187].

Рабочие волнения очень часто сопровождались погромами. Так, в революционной хронике описаны погромы в Нижегородской губернии на Сормовских заводах в июле 1899 г.: громили квартиру директора, канцелярию пристава, электрическую станцию, устроили расправу с некоторыми служащими. В Орловской губернии в 1899 г. разбили кабак, сожгли булочную, разгромили магазины. В хронике постоянно указывается прямое воздействие партийной агитации на рабочие волнения: рабочие шли с требованиями, взятыми из раскиданных прокламаций. В Екатеринославе в феврале 1898 г. на 7 заводов социал-демократы выпустили 3 тыс. прокламаций, а в мае стачка перешла в погром. 16-17 июля 1900 г. в Одессе, по тому же источнику, рабочие устроили уличные беспорядки и стали громить евреев [«Жизнь» (Лондон), 1902, апрель, №1, с.1-31 (2-я пагинация)].

Революционная хроника это всегда погромная хроника. В 1905 г. выросло число погромов, поскольку умножились революционные беспорядки.

15 июня 1905 г. в разгар восстания на броненосце «Потёмкин» в Одесском порту при погроме «сгорело до 600 человек перепившихся обывателей» [А.М. Панкратова «Первая русская революция 1905-1907» М.: Госполитиздат, 1951, с.108].

Подталкивая к стачкам и внушая мысль о правомерности присвоения всего имущества, партийные агитаторы содействовали таким погромам и не могли предотвратить их. К тому же, осуждая погромы евреев и фабрикантов, аналогичные погромы помещиков всецело приветствовали. Ленин считал, что крестьянские погромы «есть мера вполне законная и обязательная в известных случаях» [В.Г. Тюкавкин, Э.М. Щагин «Крестьянство России в период трёх революций» М.: Просвещение, 1987, с.89].

По ленинским нормам какое только насилие ни было узаконено в СССР.

Наряду с обычной лживой партийной риторикой, когда погромы относились к приёмам правительственной борьбы с рабочими, на съезде РСДРП весной 1905 г. один из делегатов рассказал о Бакинской группе социал-демократов: «группа эта во время бакинской стачки организовала поджоги, один из руководителей призывал к погрому» [«Третий съезд РСДРП» М.: Госполитиздат, 1959, с.173, 182, 355].

Северо-западный комитет партии эсеров в Минске предлагал вместо еврейских погромов «погромы всех имущих».  В их прокламации помещался призыв: «бей чиновников царских, капиталистов и помещиков! Бей покрепче» [В.М. Чернов «Перед бурей» Минск: Харвест, 2004, с.215].

Используя публикации эсера Чернова о колоссальных размерах грабительской практики в рядах «всех [!] партий и фракций», П.Н. Милюков в 1910 г. писал о диффузии между революционерами и «простыми профессиональными ворами» [«Анти-Вехи» М.: Астрель, 2007, с.137].

Лидер меньшевиков Мартов писал ближе к разгрому революции о проявленной всеми партиями преступности: «“элементы анархии” до такой степени проникли уже во все революционные партии, что нельзя писать о тактике ближайшего момента, не сведя счёты с анархистским развратом, который грозит партиям полным разложением» [«Отклики» СПб.: Слово, 1906, Сб.1, с.76-77].

В.Л. Бурцев писал по поводу исчезновения награбленных 200 тысяч рублей,  что революционеры должны дать отчётность «в экспроприированных и истраченных суммах», поскольку на каждого революционера теперь начали смотреть «с усмешкой, чуть ли ни с пренебрежением, считая его виновником всех бед, переживаемых Россией» [Гр. Нестроев «Из дневника максималиста» Париж, 1910, с.VII].

Т.е., монархический антисемитский смысл погромов ложно введён в качестве преобладающего мотива. К примеру, на Кавказе осенью 1905 г. в Грозном громили чеченских торговцев. В других местах погромы лавок совершали толпы осетин. Если продавшаяся либеральная печать беспокоилась только о еврейском благополучии, то власти опасались за сохранность не одних евреев, но всех жертв революционного насилия. Под угрозой находились железной дороги.

«Ввиду особенно возбужденного состояния забастовщиков можно было опасаться насилий и погромов имущества дороги». 21 декабря 1905 г. начальник Терского жандармского областного управления писал: «запасные, подстрекаемые агитаторами, легко могут оказаться во главе всяких беспорядков и погромов». Естественно, что жандармы и чиновники изображали революционеров «как обыкновенных грабителей и погромщиков» [«Революция 1905-1907 годов на Тереке» Орджоникидзе: Ир, 1980, Т.1, с.13, 26, 137, 236, 262].

Ещё в одном прореволюционном издании разместили множество материалов о погромах. Как выяснил судебный следователь, в Одессе «еврейская толпа, не переставая, наносила наглые оскорбления чинам полиции и войскам, стоявшим во дворе участка», насильственным путём эта толпа освободила арестованных из полицейских участков. При этом один городовой умер от побоев, а одного околоточного надзирателя не только избили, толпа евреев выколола ему глаза [«Материалы к истории русской контрреволюции» СПб.: Общественная польза, 1908, Т.1, с.12-13].

19 октября в Одессе сначала застрелили двух знаменосцев из числа монархистов с портретами Императора и иконами. Затем еврейские террористы из партии Бунд бросили в монархистов бомбу, взрыв которой убил 6 человек, ещё несколько человек убили выстрелами из окон. «Началась стрельба по городовым». Еврейский террор вызвал погром, в котором значительное участие приняли уголовники, воспользовавшиеся гневом монархистов. По подсчёту Одесского раввината, при погроме погибло 303 еврея (меньше, чем называет Вебстер). Градоначальник Д.Б. Нейдгардт утверждал, что русских революционеры убили и ранили больше, чем пострадало евреев. В это можно поверить, по вышеприведённым признаниям сионистов, собранию следственных материалов и публикации в «Таймс». Архиепископ Херсонский и Одесский Димитрий 22 октября осудил погром, называя рабочих главными его участниками: «выступивши против бунтовщиков, вы, незаметно для себя, сами стали бунтовщиками… Возвратитесь же в свои мастерские, фабрики, заводы…» [В.П. Малахов, Б.А. Степаненко «Одесса 1900-1920» Одесса: Optumum, 2004, с.106-109].

Точно так и епископ Подольский Парфений, осуждая погромы, призвал духовенство словом укрощать буйствующих [П.Н. Зырянов «Православная церковь в борьбе с революцией 1905-1907» М.: Наука, 1984, с.87].

Таких рабочих трудно назвать адептами интеллектуального национализма, полезность которого оспаривается ссылками на погромы. Вполне же сознательная защита от революционного террора, требуемая националистической идеологией, при её обязательной балансировке с религиозной идеей Православия и политической идеей Самодержавия, не выходит за рамки христианского сопротивления злу силой, спасающей от самопредания злу. Необходим сознательный волевой контроль для устранения опасности перехода в насилие спасительного применения силы.

Известно, что и в Британии враждебное чувство к иностранцам присуще рабочим сильнее, чем другим слоям общества. В Британии с их стороны особенно часты случаи насилия над беженцами. По словам историка, шахтёры воспринимали чужое лицо за принесённое оскорбление [М. Саркисянц «Английские корни немецкого фашизма» СПб.: Академический проект, 2003, с.81].

Общая черта с погромами в России есть у побоев демонстраций противников войны с бурами английскими патриотами в пору южноафриканской войны – враги Самодержавия непременно были и пораженцами, чем навлекали на себя недовольство [Л.Е. Кертман «Джозеф Чемберлен и сыновья» М.: Мысль, 1990, с.212].

Весной 1881 г., когда не существовало монархических союзов, в Полтаве ожидали погрома не от националистов и не от полиции, а от железнодорожных рабочих. Нельзя приписать погромы и какому-то религиозному фанатизму: «антисемитизм 19 века почти потерял характер религиозно враждебного отношения к евреям» [Г.Б. Слиозберг «Дела минувших дней» Париж, 1933, Т.1, с.10, 100].

Т.е. погромы следует считать скорее первым знамением, указующим на характер будущего господства пролетарской идеологии, основанной на идеале материалистического довольства и потому толкающей к грабежу. Популярный в то время Бакунин проповедовал: «мы должны соединиться с миром разбойников, единственных и действительных русских революционеров» [А.Д. Градовский «Трудные годы (1876-1880): очерки и опыты» М.: ГПИБ, 2007, с.207-209].

Относительно роли рабочих, для образца можно сослаться на состоявшийся в 1885 г. погром на текстильной фабрике в селе Никольском. Она принадлежала фабрикантам Морозовым. Стачка была вызвана ужесточением системы штрафов за порчу товара, поводом стала отмена одного из ста (!) праздничных дней. Руководители стачки были из числа худших рабочих, часто прогуливающих и штрафуемых за бракованные изделия. В советской историографии их звали «передовые», что являлось таким же лживым подлогом, каков термин «сознательные». «Разгром сопровождался драками и грабежом. Ограблению подверглись дома служащих Никольской мануфактуры, хлебопекарня, товарные склады и магазины» [А.И. Федорец «Савва Морозов» М.: Молодая гвардия, 2013, с.99-100].

Можно найти много общего между еврейскими погромами в России и боксёрским движением в Китае в 1900 г., начавшемся с убийства английского миссионера Брукса. Повстанцы выступили под лозунгом «охрана династии и уничтожение иностранцев» и, как пишет русский корреспондент, были популярны в народе в качестве потенциальных избавителей «от незваного заморского ига». Т.е., подобно еврейскому игу в черте оседлости, европейское в Китае было самой реальной причиной начавшихся погромов. Что интересно, в участниках движения ихэтуаней видели «пролетариев». Европейские дома они сжигали, их жителей убивали. Более того, «много китайских семей, принявших христианство, поголовно вырезаны; китайская прислуга в ужасе бросает своих господ-европейцев», т.к. боксёры угрожают убить всех, кто служит иностранцам. В подавлении этого мятежа нельзя было рассчитывать на использование китайских императорских войск, т.к. они не пожелали бы охранять иностранцев. В указе китайского императора объявлялось, что «творя такой мятеж, они только противятся самому правительству», боксёры объявлялись бунтовщиками и изменниками, несмотря на признание того, что их действия спровоцированы дурными делами европейцев [Д.Г. Янчевецкий «1900. Русские штурмуют Пекин» М.: Яуза, Эксмо, 2008, с.74-80, 103-106].

Разница с погромами в России в том, что экономическое угнетение сопровождалось еврейским революционным террором против русских, что усугубило ненависть к евреям, а боксёры в Китае сами стали чрезмерно экстремистской террористической силой, под стать социалистическим партиям в Российской Империи.

До чего показательны рассуждения, помещаемые от редакции социалистического журнала. В них выражаются симпатии к китайским бандитам, коллегам кровавых экспроприаторов на Руси, а также одобрение японских врагов Отечества, начавших войну против Российской Империи: «хунхузы ведут беспрерывную борьбу с китайскими властями». «В настоящее время японцы не перестают поддерживать хунхузов», когда «русские, как и всюду, поддерживают в Китае врагов народа, богдыхана и всю орду губернатором и чиновников, а хунхузов считают за злоумышленников». «Русские поддерживали китайское самодержавие, китайскую бюрократию, японцы – революционный народ» [«Исторический еженедельник», 1907, март, №1, с.4].

Куда более осведомлённый Пётр Краснов писал в ноябре 1901 г., что китайское правительство поддерживало шайки хунхузов деньгами и оружием – их не всегда можно противопоставить. При отсутствии или нехватке средств, полученных от правительства, они занимались грабежом купцов и поселян в Манчжурии. Были, как поясняет Краснов, и другие хунхузы – китайцы, которые нанимались для защиты манчжурцев, выполняли охранную роль казачества, не занимаясь разбоем. Отдельный, третий тип хунхузов, представляют «униженные и оскорблённые мстители» из манчжурцев, выступившие против строительства КВЖД [П.Н. Краснов «По Азии. Путевые очерки» С.-Петербург, 1903, с.225-226].

Будучи в эмиграции, Краснов изображал в романе, как хунхузы нападали на русских пограничников, крали детей богатых китайских купцов, чтобы получить выкуп, отпиливали руки живым манчжурцам [П.Н. Краснов «Выпашь» Париж, 1931, с.20-28].

Боксёры и хунхузы, столь дорогие революционным писателям и антипатичные генералу Краснову, равно могут считаться погромщиками.

 Можно привести в пример и антинемецкий погром 1915 г. Громили магазины строго по принадлежности германским подданным, а не русским немцам, исключения случались только по ошибке, как писал один житель Москвы [Л.А. Тихомиров «Дневник. 1915-1917» М.: РОССПЭН, 2008, с.69].

26-30 мая в Москве забастовки начались с требований удалить немцев – администраторов предприятий. Рабочие громили магазины и немецкие квартиры. Мотив грабежа несколько примешивался относительно немецкого имущества, не являясь главным. В циркуляре министра Внутренних Дел Н.А. Маклакова 14 апреля предварительно рекомендовалось предупреждать и немедленно прекращать беспорядки, не прибегая к оружию. Но без его применения не удалось. Пострадало 475 предприятий немцев и австрийцев, 217 квартир. Сумма ущерба составила 70 млн. руб. Социал-демократы, как всегда, относительно всяких погромов, лгали, отрицая причастность рабочих к погрому, но именно рабочие виновны в тех преступлениях.

Руководители монархических организаций и все их деятели равно осуждали погром. Они выражались так: монархисты «не были и никогда не могли быть участниками, ибо выше всего ставят законный порядок и повиновение власти предержащей». Один из вдохновителей и лидеров монархических организаций, И.И. Восторгов писал в Царское Село А.А. Танеевой – подруге Императрицы Александры: «движение народа проглядели и не приняли мер», «толпа имела вчера определённый план в погромах: бить немцев, потом недобросовестных торговцев, потом евреев, но у всех на устах с самой большой ненавистью упоминается» дом сестры Императрицы, Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны! «Толпа говорит, что если само правительство нашим врагам покровительствует и порядка в жизни не обеспечивает, то мы-де сами с кем нужно расправимся» [Ю.И. Кирьянов «“Майские беспорядки” 1915 г. в Москве» // «Вопросы истории», 1994, №12, с.139-149].

Обвинения Союза Русского Народа в устройстве этих погромов, как видно из современных исследований, совершенно несостоятельны. Весьма опрометчиво упорствовал в эмиграции Мельгунов, когда видел в московском погроме националистические страсти, разожжённые руководителями СРН, будто бы принявшими во время войны ориентацию на Германию [С.П. Мельгунов «Легенда о сепаратном мире» М.: Вече, 2006, с.327].

Историк одновременно совершил две серьёзные ошибки: германофилы не могли бы создать антинемецкий погром. Монархисты были одновременно и против Германии в годину войны, и  против погромов. Сам Мельгунов на той же странице признал, что только полиция спасла от разгрома дом Марфо-Мариинской общины на Ордынке, т.к. толпа считала, что там скрывается принц Гессенский. Эти слухи о приезжих принцах распускались антимонархической пропагандой, а не Союзом Русского Народа. Февралистское упорство Мельгунова не позволяло ему по достоинству оценить монархическую идеологию и её носителей, помимо Царской Семьи и Совета Министров, в безупречности поведения которых он убедился, как и в положительной важности самой идеи национализма.

Есть утверждения, что список немецких торговцев, по которому громили рабочие, был составлен московским купеческим обществом. Если так, то здесь вновь можно увидеть приём устранения конкурентов в торговле. Владельцы более крупных предприятий, имеющие иные интересы, вели себя по-другому. А.И. Путилов отозвался на погром: «отныне революция неизбежна». Таков был взгляд монархистов и националистов: «консерваторы и полицейские власти были склонны представлять московский погром как очередной вариант революции 1905 г.»  [Эрик Лор «Русский национализм и Российская империя: кампания против “вражеских подданных” в годы Первой мировой войны» М.: НЛО, 2012, с.49-50].

Этот погром, как и все другие, происходившие в России за 1914-1916, явно не идут ни в какое сравнение с тем, как после нападения Германии в 1939 г., поляки убили в погромах 4000 немецких жителей Польши [Г. Кнопп «История Вермахта. Итоги» СПб.: Питер, 2009, с.44].

Можно ещё вспомнить про устроенные поляками еврейские погромы в 1946 г. – когда национал-социализм был повержен.

Погромы в более лёгкой форме совершали и противники нацистов, не испытавшие тягот жизни под их властью, ставшие оккупантами сами. Американские негры бесчинствовали и в немецкой зоне оккупации: они совершали ограбления и даже «нападения на детей» [«Неизвестные страницы Великой Отечественной войны» М.: Вече, 2012, с.299].

В Англии, где отсутствовал Союз Русского Народа, в начале мая 1915 г. в Лондоне после немецких бомбардировок также громили немецкие лавки и мастерские, избивали лиц, подозреваемых в немецкой национальности [О.Р. Айрапетов «Генералы, либералы и предприниматели» М.: Три квадрата, 2003, с.81].

На революционный характер майского погрома в Петрограде указывает также перечень убийств офицеров с немецкими фамилиями в первые же дни февральского мятежа 1917 г. [С.П. Мельгунов «Мартовские дни 1917 года» М.: Вече, 2006, с.100-101].

Т.е. погромы могут быть вызваны различными причинами, действующие силы и мотивы их будут разные, в некоторых случаях – сочетаемые. Безжалостные еврейские террористы, убивающие за утащенную подушку, можно сказать, символизировали доведённые до беспредельности нормы красного террора в годы строительства СССР, по сравнению с тем, что полагалось за такую подушку по законодательству Российской Империи, где смертная казнь за уголовные преступления не применялась. Еврейские подонки с револьверами ни во что не ставили русские жизни.

Троцкист И.Л. Абрамович вспоминал про 1905 г., как еврейские золотопромышленники финансировали создание революционных террористических отрядов, обучавшихся стрельбе. В результате «на каждого убитого дружинника пришлось несколько убитых погромщиков» («Книга воспоминаний», Ч.1).

Т.е., евреи подтверждают многократные свидетельства черносотенцев о превосходстве числа русских жертв при погромах.

На опасность перепутать тех, кто громил, и тех кто грабил, указывал славянофил Иван Аксаков в статье «“Либералы” по поводу разгрома евреев» относительно погромов 1881 г.: «присваивали себе еврейское добро, уносили его к себе, – не те, которые производили разрушение домов, мебели, вещей, товара, а та толпа, та голь кабацкая, та нищая чернь, которая шла вслед за разрушителями и подбирала разрушаемое или выбрасываемое из окон. Сами же виновники разгрома, как это подтверждается достоверными свидетелями, не только не наживались еврейским добром, но даже рвали в клочки попадавшиеся им пачки кредитных билетов» [И.С. Аксаков «Наше знамя – русская народность» М.: Институт русской цивилизации, 2008, с.347].

Василий Величко, редактор журнала «Русский вестник», в 1902 г. передавал личные наблюдения за такими погромами: ненависть толкала против богатства евреев, погромы не вызывались формой носа евреев, расовая неприязнь к ним отсутствовала. Т.е., мотив тот же, как и у крестьян, сжигавших дворянские усадьбы (чаще всего под прямым воздействием пропаганды интеллигенции). Подстрекателями же против евреев Величко в одном своём примере признаёт соперников богатых евреев в капиталистической конкуренции. Уголовные методы экономической борьбы за прибыль отлично известны: подавляющее большинство предпринимателей при равных условиях разоряется. Для успешного ведения дела нужно иметь превосходство либо в финансовой базе, либо вести дела нечестно, включая сюда уклонение от налогов, обман потребителей и особенно – устранение конкурентов.

Но вот другой кавказский пример Величко, который перед написанием статьи о евреях несколько лет редактировал в Тифлисе газету «Кавказ»: «в 1895 году мне довелось быть в Кутаисе очевидцем зверского убийства одного имеретина громадною толпою местных евреев, избивших его каменьями и загнавших его в Рион, где он и потонул. На следующий день весь Кутаис, в справедливом негодовании, учинил грандиозный погром целого еврейского квартала» [В.Л. Величко «Русские речи» М.: Институт русской цивилизации, 2010, с.280, 293].

Точно так и с погромом в Бирюлёво 13 октября 2013 г., вызванным вовсе не расовой ненавистью, а убийством за три дня до этого русского азербайджанцем – убийством, отягощённым тем, что «в криминальной среде Московского региона азербайджанские группировки заняли лидирующее положение» [«Русский Дом», 2013, №11, с.14].

В РФ «наиболее радикальное принятие духа капиталистической наживы любой ценой наблюдалось, с первую очередь, в среде нерусской национальности: евреев, азербайджанцев, чеченцев», а также новых русских, которые уже потому что называются новыми – отторгнуты от русской принадлежности [В.Ю. Катасонов «Капитализм. История и идеология денежной цивилизации» М.: Институт русской цивилизации, 2013, с.55].

Еврейский погром на Украине, в г. Стародубе, произошёл в 1891 г.  из-за слов плачущего мальчика об избиении его евреями. В местечке Юзовка погром, длившийся два дня в 1892 г., был произведён горнорабочими, озлобленными эпидемией холеры. Никакие монархические и националистические организации или правительственные агенты его не устраивали. «Увещевания полиции и духовенства не произвели никакого действия», толпа поджигала и грабила лавки дальше. В погромах приняло участие до 15 тыс. человек, такую толпу не смогли остановить и выстрелы казачьей сотни [Г.В. Андреевский «Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX – ХХ веков» М.: Молодая гвардия, 2009, с.608].

Как любой настоящий националист, Величко утверждал, что не нужно принуждать нерусских к изучению нашего языка, надо улучшением русской жизни сделать привлекательной русскую культуру. В отличие от английских, французских и немецких идеологов просвещения,  проповедников демократии, теоретиков социализма, с их разнообразием планов отмены частной собственности, семьи, государства, религиозных и национальных отличий путём истребления дворянства, чиновничества, купечества, священства и даже еврейства, Величко желал спасти все национальные культуры, а евреям избавиться от расовой ненависти иудейской идеологии через подлинный национализм: «дай Бог евреям жить и ужиться в России, нравственно возвыситься».

Так рассуждали русские мыслители в каждом из поколений монархистов, в 1857 г. Константин Аксаков о том, как цветение всех народностей в их бесподражательной своеобразности наполняет жизнью реальность: «да здравствует каждая народность!» [К.С. Аксаков, И.С. Аксаков «Литературная критика» М.: Современник, 1982, с.26].

Или в 1862 г. Фёдор Достоевский в журнальной полемике пояснял: «мы разумеем тут истинную национальность, которая всегда действует в интересе всех народов. Судьба распределила между ними задачи: развить ту или другую сторону общего человека» [Ф.М. Достоевский «Полное собрание сочинений» Л.: Наука, 1980, Т.20, с.19].

Религиозно воспринятый, фатализм означает Божий замысел. Следовательно, вывести из подлинного русского национализма идеологическое обоснование шовинизма и погромов не удастся.

Стоит отметить, что даже американские историки, очень даже склонные к критике национализма, признают, ввиду отсутствия какой-то планомерной русификации, ошибочным взгляд на злонамеренность национальной политики в Империи: «официальная Россия не ставила своей целью “переплавить инородцев в русских”, она надеялась на то, что привлекательность русской культуры в совокупности с благожелательностью государства окажут своё воздействие» [О.В. Большакова «Власть и политика в России XIX – начала ХХ века. Американская историография» М.: Наука, 2008, с.236].

Правители Российской Империи, как выражаются американские историки, сознавали ограниченность ассимиляторского потенциала, используя различные способы инкорпорации народов в одно политическое устройство. Старый лживый тезис о тюрьме народов, порождённый страстью революционных вожделений, историки отвергают [А.А. Комзолова «Политика самодержавия и Северо-Западном крае в эпоху Великих реформ» М.: Наука, 2005, с.9-10].

В статье об особенностях и закономерностях монархической национальной политики XVI – XIX вв. историк В.В. Трепалов пишет о Царской России: «отношение к ней подданных-“иноверцев” разительно отличалось от придуманных позднее советских схем. Как ни странно, Россия в глазах её подданных порой выглядела носительницей гораздо более свободного и справедливого правления (режима), чем окрестные владения» [«История и историки. 2005» М.: Наука, 2006, с.179].

В книге «Основные вопросы внешней политики» в 1910 г. достаточно точно русский монархист излагает всё подтверждаемое современными историками: попытки обрусительной политики никогда не были ни настойчивыми, ни продолжительными. В Царстве Польском к тому времени миллионы жителей не знали русского языка [И.И. Дусинский «Геополитика России» М.: Москва, 2003, с.101].

В те самые дни в США американизирование народностей выражается «в требовании исключительного господства государственного (английского) языка, затем запрет въезда в страну японцев и китайцев», а также в малом числе принимаемых на государственную службу негров. Президент Т. Рузвельт объявлял: «нам не нужен чужеземец, не желающий отказаться от своей национальности».

Сравнение показывает, что американский демократизм оказался несравненно более чем русский монархизм, враждебен всякой существующей национальности. «В русском национализме нет ничего агрессивного», ничего общего с шовинизмом или эгоизмом [И.И. Высоцкий «Сущность и значение русского национализма» Рига, 1910, с.4, 22].

Петра Струве постепенно помогло выдернуть из марксизма, а потом из либерализма, его верное понимание национализма, не давшее ему примириться с левыми трактовками понятия как эгоизма, самообожания, явного зла. Нет, выступил он со специальной статьёй в 1901 г., «душу живу, глубочайшую основу всякого «национализма» составляет неоспоримое, всякому известное, могущественное чувство любви» [П.Б. Струве «На разные темы. 1893-1901» СПб.: Тип. А.Е. Колпинского, 1902, с.527].

Так и про Дальний Восток советник Русских Царей П.А. Бадмаев писал в 1893 г. о политических задачах в Азии: «Россия оставляла своим новым подданным всё, что было не противно духу православия» [Б.С. Гусев «Пётр Бадмаев» М.: Олма-пресс, 2000, с.252].

Если на практике могли происходить отклонения от основных принципов национальной политики Империи, то в связи с недостаточной сознательностью приезжих осваивателей дальневосточного края, чиновников и миссионеров, не руководствующихся определёнными положительными идеями национализма, каковые излагали ещё первые Цари Романовы: «приводить инородцев к св. крещению без тщеславия и гордости, без оскорбления».

Эспер Ухтомский, близкий к Бадмаеву советник Императора Николая II замечал: «взгляды высшего правительства не всегда толково и добросовестно осуществлялись». Митрополит Иннокентий около 1840 г. составил особое наставление для священников, которое во все последующие годы признавалось лучшим руководством для миссионеров, наставлявшим: «не показывайте явного презрения к образу жизни инородцев и их обычаям, как бы ни казались они того стоящими», т.к. подобное поведение приведёт к раздражению и оскорблению народностей [Э.Э. Ухтомский «Из области ламаизма» СПб.: Восток, 1904, с.47-50].

В 1913 г. в основополагающем исследовании о принципе монархического устройства, русский учёный формулировал: «одна дорога – национальная» «не в том, конечно, чтобы безусловно подавлять все остальные народы государства» [П.Е. Казанский «Власть Всероссийского Императора» М.: ФИВ, 2007, с.20-21].

Идея национализма – национальной самодеятельности и духовного развития, заключается так раз в устранении борьбы между народностями, во всеобщем согласованном развитии, обеспечиваемым Самодержавным строем Империи.

Стр. (1)  (2) (3) (4) (5) 6 (7)  (8) (9) (10) (11) (12) (13) (14)